Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
– А почему вы оказались здесь, а не остались в Москве?
– Я бежала, когда в конце октября начались репрессии против так называемых «врагов народа».
– Бежали? Хм!.. Интересно!
– Что в этом интересного? – удивленно спросила она, и ее глаза вызывающе сверкнули.
– Дело в том, что меня интересует все происходящее в России! Прежде всего, меня интересует, где правда, а где обман, моя девочка!
– Я не ваша девочка, герр доктор, а то, что я говорю, правда!
Фельдфебель с довольным видом ухмыльнулся. Ее быстрый ответ застал меня врасплох, и, заметно смутившись, я сказал:
– Я тоже хотел бы подчеркнуть, что вы не моя девочка! С этого момента вы моя ассистентка по медицинской части, если, конечно, вы действительно что-то понимаете в этом! А со временем само выяснится, на чьей вы стороне – на нашей или на стороне красных. В связи с ужасным состоянием медицинского обеспечения гражданского населения нас с вами ожидает тяжелая работа!
Немного помолчав, я продолжил:
– Я хотел бы, чтобы вскоре медицинское обслуживание было налажено здесь надлежащим образом и чтобы мне приходилось появляться здесь не чаще чем один раз в неделю!
– Но у меня вообще нет никаких медикаментов, герр доктор! – сказала Нина.
– Вы получите все необходимое для лечения своих пациентов.
После обеда Нина, фельдфебель и я обсудили все возникшие проблемы и составили программу работы. Нужно было немедленно полностью освободить от жителей один дом и в дальнейшем использовать его только как палату для больных сыпным тифом. Нина должна была переселиться в один из соседних домов и организовать там амбулаторный прием больных. Фельдфебель должен был установить, сколько в деревне коров и коз и сколько молока они дают. Половина этого молока должна была сдаваться Нине для распределения его среди матерей, имевших грудных младенцев. Во второй половине следующего дня я собирался еще раз заехать в деревню, чтобы проверить, как выполняются мои указания. Потом я вскочил на лошадь и поскакал назад в Малахово.
Поздно вечером на командный пункт батальона заглянул Руди Беккер. Я рассказал ему о положении, сложившемся в тыловом районе, и о принятых мной мерах.
– А какого ты мнения о Нине? – хитро улыбаясь, спросил он. – Я был прав?
Я решил избежать прямого ответа на этот вопрос.
– Для меня она просто сотрудница. Как медсестра в больнице!
– Да, но ведь и медсестры бывают иногда довольно привлекательными!
– Но только не для врача! Старый главврач в моей больнице настоятельно рекомендовал нам запомнить в качестве первого правила: никогда не заводить шашни с медсестрами! И он был абсолютно прав. Разумеется, я всегда буду вести себя с этой юной девушкой прилично, но она должна работать!
– Хорошо сказано, герр доктор! – воскликнул Беккер и улыбнулся еще шире.
– А теперь послушай меня, Руди! – продолжил я. – Это просто смешно, как эта сбежавшая из Москвы женщина всем вам задурила голову! Ты никогда не увидишь, что и я буду увиваться за ней, как наши повара или эти идиоты артиллеристы, которые думают, что она их святая-заступница, этакая российская святая Барбара!
С большой стопкой газет и журналов в руках на командный пункт пришел Ноак. Теперь окончательно прояснилась тайна пожертвований из Билефельда. Тем временем крайсляйтер Райнекинг получил лейтенантские погоны, и его снова перевели к нам. И это он позаботился о том, чтобы посылки с сигарами, кофе и «Штайнхегером» были отправлены по железнодорожной линии Вязьма – Ржев, которую с трудом удерживали наши войска. Он же привез и свежие газеты.
В одной из них сообщалось о гибели воздушного аса, кавалера дубовых листьев к Рыцарскому кресту, Эрбо графа фон Кагенека. Брат Кагенека, командир авиационной группы, насчитывавшей три эскадрильи и действовавшей в составе истребительной авиаэскадры, одержавший 65 побед в воздушном бою, был сбит в небе над Северной Африкой 28 декабря 1941 года. Две недели спустя он умер от полученных ран. Я невольно вспомнил Щитниково, где Кагенек говорил о старинных часах с маятником и о своей близкой смерти. Это происходило 28 декабря 1941 года – в день, когда был сбит самолет его брата, и за день до того, как он сам получил смертельное ранение.
Я вспомнил полковника Беккера и его слова о солдатской смерти. Он был прав. Теперь вид смерти уже не трогал меня так сильно, как раньше. Я привык к ней. Раньше погибшие были хорошими, слишком рано ушедшими друзьями – теперь же они стали лишь одними из многих немецких солдат, уже павших на этой войне. Ах, эти там, это потери строительной роты! Или те, так это остатки разведывательной группы, которой угораздило напороться на русских! А вот здесь лежат мертвецы из свежего пополнения! Погибшие стали обезличенными – превратились в личные жетоны военнослужащих, которые пересылались на родину, а раненые превратились в статистические данные, передаваемые в вышестоящие инстанции.
Мне очень повезло с моими товарищами по 3-му батальону. Даже в самых безнадежных ситуациях, когда мы отчаянно отбивались от противника, имевшего подавляющее численное преимущество, у нас не было ни одного случая проявления трусости перед лицом врага. В самом начале бывало, что у того или иного солдата не выдерживали нервы, но бойцы брали себя в руки или же от таких солдат быстро избавлялись под каким-нибудь благовидным предлогом. Не раз бывало, что командиры рот присылали ко мне своих солдат с просьбой побыстрее отправить их в тыл, поскольку гораздо лучше было лишиться одного-двух человек, чем иметь у себя в роте бойца, сеющего панику среди остальных. Конечно, в тылу и в тыловых гарнизонах было полно таких офицеров и рядовых, которые увиливали от службы на передовой. Но трусость перед лицом врага – это совсем иное дело. Со временем для любого фронтовика было гораздо труднее сносить презрение своих боевых товарищей, чем опасаться вражеских пуль. В какой-то момент, видимо, каждый из нас был близок к тому, чтобы от страха потерять голову и обратиться в бегство. Но здоровое начало побеждало и заставляло до конца оставаться со своими боевыми товарищами, чтобы вместе с ними выстоять или погибнуть, если это предначертано судьбой.
В этот вечер на передовой было относительно спокойно, и Ноак, Беккер и я засиделись до поздней ночи на командном пункте. Старый Вольпиус отправился спать после того, как мы не прореагировали на его многократные попытки завести разговор на его любимую тему: войну 1914–1918 годов. Добрый немецкий «Штайнхегер» лился рекой. Видимо, в результате ночного пьянства и долгой застольной беседы на следующее утро я снова почувствовал непреодолимое желание отправиться домой в отпуск. Ведь мой очередной отпуск должен был начаться еще в середине декабря, а сейчас уже было начало февраля, но никто даже не заикался об отпуске. Я вспомнил фамилии нескольких офицеров, которые уже побывали в отпуске и, как мне казалось, у них было гораздо меньше оснований для этого, чем у меня. Моя рана на левой ноге все еще гноилась. Да и тяготы и запредельные нагрузки зимней войны начинали сказываться на состоянии моего здоровья. Я обнаружил у себя неравномерный пульс и экстрасистолы сердца – наиболее часто регистрируемый вид аритмии. Ага! Неравномерность пульса и экстрасистолы – вот теперь я мог бы отправиться домой!
Ознакомительная версия. Доступно 24 страниц из 118
