Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
Из Берлина они снова приехали в Париж, где вдруг произошло то, что уже давно должно было произойти. В какой бы отель не обращались Дункан и Есенин, везде им было вежливо отказано. Уж слишком много хлопот оказалось с этой милой семейной парой. В общем, доигрались с дебошами, скандалами, поломанной мебелью и мордобоем. Нечего делать, пришлось отвезти вещи в дом Айседоры на Рю де ла Помп, где их вскоре навестил давно мечтавший пожать руку сестриному мужу Раймонд. Познакомившись с Есениным, он тут же предложил ему организовать вечер поэзии в Академии на улице Сенн. Выступление состоялось 13 мая. «Одетый в элегантный серый двубортный костюм, Есенин читал с энтузиазмом, но без позерства и излишней нервозности. Юношеская грация поэта, пряди светлых волос и лицо, словно с картин Рафаэля, сразу вызвали симпатию аудитории». Выступление прошло очень хорошо, Есенин был доволен, Айседора сияла от счастья.
27 мая после спектакля в «Трокадеро» Айседора собрала у себя общество, Сергей же был не в духе и ушел в свою комнату, дабы не портить настроение себе и гостям. Читали стихи, танцевала хозяйка дома, играли приглашенные музыканты. Все, как всегда, но когда в середине праздника кто-то из гостей начал играть сонату Бетховена, покой был взорван ворвавшимся в общество Есениным.
Злой и всклокоченный, он схватил с каминной полки первый попавшийся канделябр и запустил им в зеркало, которое тут же разлетелось на мелкие осколки. «Банда надутых рыб, грязные половики для саней, протухшие утробы, солдатское пойло – вы разбудили меня!» – тут же к нему кинулось несколько мужчин, началась свара, на счастье, кто-то из слуг догадался вызвать полицию. На счастье, потому что в Есенине проснулся берсеркер, который желал крушить все вокруг. Полиция явилась в рекордные сроки, и вскоре четверо ажанов скрутили дебошира и вынесли его из дома.
Это было уже серьезно, и если прежде Айседора могла как-то усмирить разгулявшегося муженька, уговорить его или ублажить, с тем Есениным, который ворвался сейчас в гостиную, могли справиться разве что врачи. Да, больница, это, безусловно, более подходящий вариант, нежели тюрьма. «Ты везде кричишь, что Изадора упекла тебя в сумасшедший дом. Я видел счет, который доказывает, что это был просто первоклассный санаторий, где ты был, – пишет Есенину Илья Шнейдер. – Ты что же думаешь, в сумасшедшем доме тебе разрешили бы уходить в любое время, когда пожелаешь? Этот санаторий, который стоил Изадоре кучу денег, спас тебя от полиции и высылки».
Лечение продолжалось около месяца, но, выйдя на свободу, поэт снова угодил в участок. Теперь перед Айседорой стоял непростой выбор – либо во второй раз отправлять Есенина на лечение, которое теперь уже будет более длительным и основательным, либо бросить все и срочно везти его в Россию. Она выбрала второе и, сдав дом в аренду, с тяжелым сердцем тронулась в обратный путь.
В первом русском городе Есенин вышел из вагона, пал на колени и поцеловал землю. А потом, когда поезд уже почти что достиг Москвы, от полноты чувств выбил окно в собственном купе.
Перед закатом
Есенин и Дункан вернулись в Россию в 3 августа 1923 года. На перроне их встречал Илья Шнейдер. «Вот я привезла этого ребенка на его Родину, но у меня нет более ничего общего с ним…» – четко произнесла Айседора по-немецки, после чего, сдав бывшего возлюбленного, что называется, с рук на руки, направилась к поджидающей ее пролетке. Словно не замечая ледяной тон жены, Есенин поднял свои чемоданы и, как ни в чем не бывало, устремился за ней.
После обеда и непродолжительного отдыха было решено, что Дункан отправится к своим ученикам, которые в это время отдыхали в деревне Литвиново. Предположив, что, расставшись с Сергеем Александровичем, Айседора будет вынуждена поехать одна, Илья Ильич предложил свою помощь, он же отыскал легковую открытую машину, на которой собирался доставить Дункан с ее багажом и подарками Ирме и дунканятам. Но в час отъезда рядом с Айседорой сидел Сергей Есенин.
Когда до Литвинова оставалось рукой подать, мотор заглох, и пришлось идти пешком. Быстро темнело, Илья Ильич знал дорогу, но чем дальше они заходили в лес, тем глуше и страшнее становилось вокруг. Вскоре Айседора и Сергей окончательно потерялись в незнакомом месте, не веря своему проводнику и прикидывая, получится ли развести костер и дождаться утра. Неизвестно чем бы закончилась эта незапланированная прогулка, но неожиданно перед путниками показались движущиеся огоньки, которые приближались, пока на поляну не выбежала целая толпа крошечных человечков в плащах с капюшонами и с факелами в руках. Нет, это были не гномы, и искали они не Белоснежку, это напуганные отсутствием Айседоры дунканята и их учителя вышли в лес навстречу своим запоздавшим гостям.
Просторный деревянный дом оказался чисто убранным и украшенным полевыми цветами, гирлянды из цветов лежали на столе, цветы стояли в вазах и больших банках. Айседора без устали обнималась с маленькими танцовщиками, которые утром сразу же после завтрака потащили Дункан и Есенина в парк, где танцевали в их честь. Несколько дней пролетело в постоянном празднике, Есенин и Дункан наперебой болтали о своем свадебном путешествии и о тех городах, которые удалось посетить. «.Когда рассказывали о первом посещении берлинского Дома искусств и “Кафе Леон”, Айседора вдруг, восторженно глядя на Есенина, воскликнула:
– Он коммунист!
Есенин усмехнулся:
– Даже больше…
– Что? – переспросил я.
– В Берлине, в автобиографии, написал, что я “гораздо левее” коммунистов. Эх хватил! А вступлю обязательно!»196
Дунканятам не обязательно знать обо всех неприятностях, постигших Айседору за границей, но мы-то с вами знаем и не будем делать вид, будто все у них прошло гладко. Так, например, из признаний самого Есенина редактору «Красной нови» Александру Константиновичу Воронскому197: «Ну, да, скандалил, но ведь я скандалил хорошо, я за русскую революцию скандалил»198. После чего рассказал о том, как в Берлине на вечере белых писателей он требовал «Интернационал», а в Париже стал издеваться над врангелевцами и деникинцами в отставке, ставшими ресторанными «шестерками». Разумеется, в обоих случаях он был бит, и чудо, что не убит и не искалечен. Впрочем, на счет «коммуниста» Есенин, пожалуй, погорячился. Сразу же по приезду он посещает редакцию «Красной нови», где заявляет буквально следующее: «Будем работать и дружить. Но имейте в виду: я знаю – вы коммунист. Я – тоже за советскую власть, но я люблю Русь. Я – по-своему. Намордник я не позволю надеть на себя и под дудочку петь не буду. Это не выйдет»199.
Или вот еще: в своей книге «Красная нить судьбы» Б. Соколов цитирует слова Сергей Александровича: «Да, я скандалил, мне это нужно было. Мне нужно было, чтобы они меня знали, чтобы они меня запомнили. Что, я им стихи читать буду? Американцам – стихи? Я стал бы только смешон в их глазах. А вот скатерть со всей посудой стащить со стола, посвистеть в театре, нарушить порядок уличного движения – это им понятно. Если я это делаю, значит, я миллионер, мне, значит, можно. Вот и уважение готово, и слава и честь! О, меня они теперь лучше помнят, чем Дункан». Иными словами, Есенин в своих выступлениях приблизился к понятию артистического перформанса. На полтора года нахождения за границей его стихами сделались его поступки. Резкие, шокирующие, болезненные, подчас страшные.
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 111
