«Нет, нет, не поеду ни за что, — Лена поднялась, сделала круг по комнате и, остановившись у овального, служащего потайным оконцем зеркала, заглянула в салон. — Да ни за что. Вон как дела идут».
Дела действительно шли. Человек двадцтаь пять избранников судьбы — при роллексах и бриллиантах, удостоившиеся чести лицезреть Хоттаба ибн Дауда, сидели не дыша, а сам Хоттаб ибн Дауд, он же Папа Мильх, трепетно живописал, как они напару с Шахом Джеханом томились в тайном подземелье дворца Агры, брошенные туда по приказу злокозненного и неблагодарного принца Ауренгзеба. Да, да, великий падишах не внял совету его, Папы Мильха, и пригрел на своей широкой груди змею. Кстати о змеях. Их было в свое время во множестве в подземельях Агры, ужасно ядовитых, пронзительно шипящих и возглавляемых восемью гигантскими королевскими кобрами, до сих пор выползающих лунными ночами на берега величественной Джамны. Однако эти смертоносные, стремительные как стрелы гады любили всем сердцем Шаха Джехана, ибо тот проникновенно и трепетно, с великим искусством играл им на флейте. От звуков той музыки рыдали все — и змеи, и тюремщики, и столетние камни, и он, великий маг Хоттаб ибн Дауд заливался слезами, как малый ребенок. О, сколько же лет пронеслось с той поры! О, сколько же воды унесла в океан древняя Джамна! Давно истлели кости Шаха Джехана, давно черви съели прекрасную Арджуманд Бану, а вот восемь королевских кобр из подземелий Агры живы-живехоньки, только взматерели, они охраняют несметные сокровища, оставленные еще достославным Акбаром, дедом лучезарного Шаха Джехана. Если будет на то соизволение божье, он, Папа Мильх, соберется с мыслями, договорится с кобрами и отправится за всеми этими бриллиантами, рубинами и изумрудами. Всех желающих участвовать в концессии просим делать взносы…
«Нет, нет, отсюда ни ногой», — Лена, ухмыльнувшись, возвратилась в кресло, запалила ченую, из сала мертвеца, свечу и только приготовилась заняться делом, как опять пожаловал Ужасный Ибрагим. С еще одним посланием. На этот раз от Воронцовой-мамы. «Нет, это черт знает что такое!» — Лена со вздохом покорилась судьбе, снова вытащила из шкафа томик Мопассана, зашуршала страницами, отыскивая ключ. Наконец, поладив с криптографией, она прочла: «Дочка! Бабушка твоя затеяла недоброе. А посему прошу тебя быть утром в пятницу тринадцатого в день солнечного затмения на чердаке известного тебе дома на Фонтанке с флюгером в виде пса. Только, дочка, не опоздай. Речь идет о жизни и смерти. Любящая тебя мать.»
Прочла Лена материнское письмо, сразу забыла про свой салон и крепко задумалась. Да, что-то затевается серьезное, извечный спор поколений, похоже, перешел в свою критическую фазу. И судя по всему конечную. Кульминация которой разыграется на чердаке дома на Фонтанке. М-да, ну и кино. Место встречи изменить нельзя. Вернее, нет, живые и мертвые. Бабуля-то крута, как поросячий хвост и крови не боится. Мамаша тоже не подарок, миндальничать не привыкла. Так что будущее пахнет гражданской войной. Если оно конечно будет. Нет, как ни крути, придется ехать. Всех денег, черт возьми, не заработаешь.
— Ибрагим! — она малиново позвонила в колокольчик и исподлобья глянула на появившегося как из-под земли культуриста. — Передай магистру, что прием отменяется.
А сама подумала о братьях-близнецах, с коими провела в России самые распрекрасные дни своей непростой жизни…
Андрон. 1996-й год
Первым, кому позвонил Андрон, прилетев в Питер, был Аркадий Павлович Зызо.
— Вызывали, шеф? — тот явился без промедления, шевельнул плечищами шириной с комод. — С возвращеньецем.
Строгий тысячедолларовый костюм от Армани сидел на нем как влитой — времена спортивных штанов, кожаных курток и уличного мордобоя канули для Аркадия Павловича в лету. Впрочем, как показала жизнь, он неплохо работал и головой.
— На Фонтанке, номер дома такой-то, есть охранная фирма «Джульбарс», — Андрон не ответил на приветствие, указал Зызо на кресло и закурил. — Заправляет ей некий Иванов. Так вот я хочу знать про эту фирму все. Счета, партнеры, клиенты. Что ест этот Иванов, с кем спит, как срет. Пусть твои поставят прослушку, залезут в компьютер, организуют наблюдение. Да не мне тебя учить. Давай.
Это он сейчас говорил вдумчиво, рассудительно, не торопясь. Успокоился, отошел. А в самолете, по пути из Бостона в Питер, его ох как тянуло на приключения. До одури хотелось взять этого «Джульбарса» с боем, проломив стену или сделав подкоп. Или выкрасть Иванова, вывезти в лес, привязать к дубу и бить, бить, бить… Пока сам не отдаст. Тот самый поганый камень, который, если верить Длинному Копью, способен вылечить Клару. Или… Вобщем дурдом. Бушующее в жопе детство, игрища в казаки-разбойники, избыток адреналина. Слава бог, что адреналин тот перегорел.
А Аркадий Павлович между тем дал. Через неделю у Андрона на столе лежали пухлые корки с секретными материалами, при чтении которых обнаружились вещи весьма занятные. Оказалось, что главнокомандующий «Джульбарса», Евгений Дмитриевич Иванов, есть не кто иной как Евгений Додикович Гринберг. Бывший вечный лейтенант Грин вырос до генерала страхового дела и соответственно, не ограничиваясь полумерами, перекрасился с божьей помощью в господина Иванова. Раньше, судя по компромату, он служил на Южном кладбище, занимался чем-то темным и имел крупные неприятности по линии МВД, однако отвертелся и с тех пор процветает — охраняет то, что сам же и страхует. Финансовое положение его фирмы стабильное, деловые связи крепки, авторитет в предпринимательской среде высок. Кроме того он вхож в бандитские и фээсбэшные круги, имеет влиятельных друзей и по непроверенным косвенным данным отмывает деньги из общака известного вора в законе Жида.
Чем внимательнее вчитывался Андрон в компромат на Гринберга, тем сильнее хмурилось его лицо. Не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять — воевать в открытую с Евгением Додиковичем бесполезно, себе дороже. Взять охранного Джульбарса на короткий поводок можно было только хитростью.
«Ладно, мы пойдем другим путем, — в задумчивости Андрон захлопнул папку, под бряцанье ключей засунул ее в сейф, — и чего бы нам это не стоило, камень будет наш». Ухмыльнулся недобро, задействовал скремблер и начал набирать номер господина Зызо.
Хорст. 1997-й год. Петербург
А утром Хорст поднялся с гудящей головой, без энтузиазма позавтракал и решил пройтись. Где и как искать дочку Барченко, в которую вселился дух лося, он пока что не думал. Оделся поскромнее, по погоде, и двинул по Московскому к Фонтанке, не уставая удивляться про себя — ну за хрена этим русским понадобилась перестройка? То есть кому-то она пришлась конечно по душе, но только не старухам, судорожно считающим гроши, беспризорным детям и малолетним проституткам. И уж явно не рабочим, колхозникам и совинтеллигентам, кои крепко приучены к совдеповской пайке — как плохо ни работай, а с голоду не помрешь…
Только размышлял Хорст о реалиях перестройки недолго, своих забот хватало. Мысли его, как всегда стремительные и четкие, сконцентрировались на выполнении задачи — надо установить роддом, где явился на свет этот самый Лапин, отыскать врачей, принимавших роды, санитарок, акушерок, может быть, кто-то что-то видел, слышал, знает. «Всегда что-то есть», — говаривал старина Курт, а уж он-то понимал толк в оперативно-разыскной деятельности. Да, старый добрый учитель Курт. И как он там сейчас в бразильской сельве? Если бы не он и не Валерия, эти сволочи из Шангриллы сделали бы из него чучело. Да, спасибо ему и ей, милой, несгибаемой, верной Валерии… Необузданной и страстной, словно Валькирия… Верный друг, товарищ, походно-полковая жена. Совсем не похожая на Марию. Но тоже горячо им, Хорстом, любимая. Только по-другому. В его сердце наверное нашлось бы место для них обеих сразу…
