Но беспокоился я напрасно. В досрочном освобождении Гарри было отказано. В том же году, примерно через полтора месяца после того, как комиссия по помилованию рассматривала его дело, он получил письмо следующего содержания:
«Министр внутренних дел тщательно рассмотрел Ваше дело. К сожалению, на данном этапе Ваше условно-досрочное освобождение признано преждевременным».
В конце 1977 года я навестил Гарри еще раз. Он казался подавленным и растерянным. Его припухшие глазки смотрели на меня угрюмо и безрадостно.
Мы оба чувствовали себя неловко. Я не знал, что можно сказать Гарри по поводу постигшей его неудачи.
– Что ж, по крайней мере, ты мог бы продолжать учиться, – предложил я в тайной надежде, что мои слова заставят его заговорить на научные темы. Мне нужно было кое-что обсудить с Гарри, но у него было не самое подходящее настроение для академических штудий.
– Вся эта чертова учеба – просто напрасная трата времени.
Он невесело рассмеялся.
– Впрочем, что еще делают в тюрьме, как не тратят зря время? Но ты, я думаю, был доволен. Для тебя это весьма и весьма интересный опыт.
– Но, Гарри… – пробормотал я.
– Нет, Ленни, теперь, чтобы изучать тюрьму, тебе придется сидеть самому. Я сыт этим по горло.
После этого мы оба молчали примерно минуту. Наконец я слегка откашлялся.
– Тебе, по крайней мере, должны были изменить условия заключения, – сказал я неуверенно. – Перевести тебя на общий режим или отправить в тюрьму открытого типа.[55]
Гарри слегка раздул ноздри и смерил меня убийственным взглядом.
– Открытая тюрьма, Открытый университет… все открыто, мать его так, только податься некуда! А знаешь, Ленни, что самое худшее? Самое худшее заключается в том, что подонки вроде тебя изредка навещают таких, как я, и думают, что все будет в порядке только потому, что они, видишь ли, испытывают к нам сочувствие!
Гарри так разволновался, что привлек внимание надзирателя.
– Эй, мистер Старкс, успокойтесь. Возьмите себя в руки, иначе я прекращу свидание.
– Да пошел ты! – огрызнулся Гарри. – Имел я вас всех! И никакие свидания мне не нужны. Все свидания – пустая трата времени!
Еще двое надзирателей подошли к нему сзади и принялись сноровисто надевать на него наручники.
– Уберите от меня свои лапы! – вопил Гарри, когда его волокли прочь.
После этого я больше не переписывался с Гарри и не навещал его. Насколько мне было известно, он снова угодил в карцер за нарушение правил тюремного распорядка и дисциплины. Последнее, что я о нем слышал, это то, что его вроде бы перевели в Брикстон. Я был почти уверен, что Гарри все-таки сломался и пошел вразнос. Сначала я еще вспоминал о нем, но со временем другие заботы оттеснили мысли о Гарри куда-то на второй план. Да и мой необъяснимый страх перед ним тоже почти исчез и больше не давал о себе знать.
Между тем мне нужно было что-то делать с тем, что я от него узнал и чему научился. Увы, посеянное мною семя принесло горькие плоды. Я почти полностью разочаровался в своих идеях, в своих некогда любимых теориях. Гарри наглядно доказал, что все они ошибочны. Теперь я лихорадочно пытался разобраться в новых идеях, в новых системах взглядов и понятий. Насчет Фуко Гарри оказался прав: его влияние оказалось огромным. И не только его, но и других французских ученых. Постструктурализм, постмодернизм – все оказалось разбито вдребезги. Даже выработанные общими усилиями представления, которые рассматривала (и на которые опиралась) теория девиантности, понемногу разваливались, а вместе с ними умирала на глазах и сама доктрина девиантного поведения. Я, правда, продолжал читать лекции, но уже без прежнего энтузиазма. Наука, некогда заставлявшая мое сердце жарко вспыхивать, превратилась в повседневную, скучную рутину.
Наступила эпоха панка, и я внезапно оказался старомодным. Студенты все чаще стали называть меня «старым хиппи» и даже «нудным старым пердуном».
Как ни странно, панк реанимировал многое из наследия конца шестидесятых. В том числе стихийный анархизм «Короля Толпы».[56] Самопровозглашенные маргиналы при всей их лубочности и некоторой карикатурности стремились занять элитарное положение «новых отверженных». Я попытался написать об этом статью для «Нью сэсайэти», но она вышла напыщенной и банальной. Да и что я мог сказать нового, после того как много лет назад Стэн Коэн блестяще проанализировал эту проблему на примере стиляг? Мне было скучно, но совсем не так, как этим детишкам с их эстетикой «чистого листа». Мне было скучно, потому что сам я стал скучен и вял.
В 1979 году победу на выборах снова одержали тори. Казалось, это было достойное завершение десятилетия упущенных возможностей. Кое-кто из левых еще храбрился, утверждая, что владычество консерваторов по крайней мере даст широким массам нечто вещественное, против чего они могли бы восстать. Но мне это казалось сомнительным. Общественное согласие почило в бозе, а наш радикализм окончательно остыл. Теперь порой могло даже показаться, что сама идея радикализма принадлежала правым.
А потом, в конце того же года, Гарри снова попал на первые полосы газет. «ДЕРЗКИЙ ПОБЕГ ГЛАВАРЯ БАНДЫ САДИСТОВ». «ГАРРИ СТАРКС НА СВОБОДЕ. В БРИКСТОНСКОЙ ТЮРЬМЕ ИДЕТ МАСШТАБНАЯ ПРОВЕРКА РЕЖИМА». Читая эти заголовки, я снова почувствовал, как по спине бежит уже знакомый холодок страха. Побег Гарри меня буквально потряс.
Из газет я узнал, что побег был тщательно спланирован. Находясь в Брикстоне, Гарри обратил внимание, что наружная стена в конце его блока примыкает к плоской крыше административного здания. Подкупив пару надзирателей, Гарри добился перевода в камеру, расположенную рядом со стеной. Надзирателей он уверил, что ему хочется иметь более красивый вид из окна. Но, водворившись в нужную камеру, Гарри тотчас принялся за работу, проявив терпение, достойное археолога. С помощью сломанных сверл, кусков ножовочного полотна и тому подобных «инструментов», которые можно было только тайком получить с воли или выменять у других заключенных, он начал расковыривать цемент между кирпичами стены. Работал Гарри по ночам, действуя со всеми предосторожностями, не торопясь. В столовой он запасался сахарным песком, который рассыпал в коридоре напротив своей камеры. Благодаря этому он мог слышать шаги надзирателя, даже если тот был в туфлях на мягкой резиновой подошве. Выяснив таким образом периодичность обходов, Гарри рассчитал время, когда он мог работать без всякой опаски.
Перед рассветом он тщательно сметал с пола кирпичную крошку и цементную пыль и высыпал в свой ночной горшок, который впоследствии опорожнял в канализацию. Дыру в стене он замаскировал, придвинув к ней шкафчик для одежды.
