В своем интервью доктор Канези упомянул о фондах Нуреева. После смерти танцовщика им пришлось выдержать жесткие юридические баталии.
Управлением огромного наследия Нуреева отныне занималась созданная в 1975 году организация Ballet Promotion Foundation (BPF). Штаб‑квартира этой организации находилась в Вадуце, Лихтенштейн. Юристы Ballet Promotion Foundation отслеживали соблюдение авторских прав Нуреева‑хореографа. Но это была лишь одна сторона их работы, причем не самая сложная. Нуреев оставил громадное состояние в виде недвижимости, биржевых портфелей, произведений искусства, личных вещей самого разнообразного назначения, которые отныне приобрели огромную ценность, потому что принадлежали звезде. И всеми этими вещами надо было как‑то распорядиться.
В апреле 1992 года, зная о том, что конец близится, Нуреев согласился на создание еще одного фонда — Rudolf Noureev Dance Foundation (RNDF), расположенного в Чикаго. Фондом управлял Барри Вайнштейн, его адвокат на протяжении двадцати лет и специалист по налогообложению. RNDF имел целью принять в собственность все имущество Нуреева, находившееся в Соединенных Штатах, продать его и употребить вырученные средства на пользу танца, а также на увековечивание памяти самого танцовщика.
Очень скоро оба фонда решили продать квартиры Рудольфа и выставить на аукцион все остальное. Торги на европейское имущество проходили в Лондоне, а на американское — в Нью‑Йорке. Продажами имущества знаменитостей обычно занимается аукцион Sotheby's, но в данном случае инициативу перехватил Christie's. Чтобы подтолкнуть продажи, Christie's пообещал выделить большие средства для организации передвижной выставки, посвященной Нурееву; кроме того, планировалась публикация каталога в роскошном исполнении.
«Опись началась очень быстро, через неделю после смерти Нуреева, — вспоминал Бертран дю Виньо, в те годы вице‑президент Christie's France. — Что меня поразило, когда я попал в квартиру на набережной Вольтера, — это эклектизм его коллекции. Я ожидал увидеть предметы искусства и мебели отменного вкуса, но не ожидал, что они будут в таком количестве. Это было безумие: открывая ящики, шкафы, заглядывая под кровати, вы повсюду видели разнообразные вещи. Старинные костюмы и одежда были сложены в ящиках; ковры, даже не вынутые из упаковки, лежали под кроватью или в сундуках»{832}.
В парижской квартире работало не менее восемнадцати экспертов по живописи, скульптуре, мебели, костюмам и предметам обихода. Со стороны процесс очень напоминал демонтаж декораций в театре после спектакля. Со стен снимали картины, упаковывали посуду и столовое серебро, выносили кровати, столы и стулья, с особой осторожностью выносили роскошные пианино и органы. Тщательно были рассортированы сценические костюмы и балетные туфли, в ящики уложены книги по искусству, литературе и музыке (более двух тысяч томов), партитуры с пометками Нуреева. Также был составлен перечень личных вещей танцовщика — брюк, свитеров, рубашек, шляп и пальто; учитывались даже изношенные до дыр майки, ведь они принадлежали звезде, а значит, могли принести несколько лишних долларов…
В Нью‑Йорке делали то же самое. Нью‑йоркская квартира постепенно освобождалась от громоздкой мебели XVII и XVIII веков, от картин и скульптур эпохи Возрождения. С большой осторожностью сняли куски расписных китайских обоев, покрывавших стены гостиной. Все было отправлено на мебельный склад, и в июне Christie's объявил о дате продаж: в Нью‑Йорке — декабрь 1993 года, в Лондоне — январь 1994 года.
А как же семья Рудольфа Нуреева, его сестры и племянники? Роза и ее дочь Гюзель были возмущены, ознакомившись с окончательным вариантом завещания. Все европейское имущество Рудольфа отходило BPR, все американское — RNDF, а это по самым скромным оценкам — от двадцати до тридцати миллионов долларов. Права на управление имуществом были переданы фондам еще при жизни Нуреева (примерно за три месяца до кончины), поэтому ни у Розы, ни у других его сестер не было ни малейших шансов получить наследство.
Первоначально переход собственности был предусмотрен с момента смерти Рудольфа. Но Барри Вайнштейн сумел убедить своего клиента изменить этот пункт завещания. Таким образом отметалась возможность наложить руку на его наследство «нежелательным людям», а главное — не надо было платить чрезмерные налоги. Если бы Нуреев не передал права на управление имуществом двум фондам, один из которых, напомню, располагался в Вадуце, а другой в Чикаго (вне территории Франции), то его наследники по родству могли бы потребовать применить французское право и претендовать на 50 процентов оцененного имущества, то есть минимум на десять миллионов долларов!
Чувствуя, что деньги уплывают из рук, Роза и Гюзель затеяли судебный процесс. Они настаивали на том, что текст завещания, подписанный 21 октября 1992 года в Сен‑Бартелеми, «был вырван из рук больного, который уже не имел правоспособности и компетенции для того, чтобы совершить это действие»{833}.
Следует уточнить, что Нуреев вовсе не собирался оставить своих родственников без средств к существованию. Так, в 1980 году он указал, что пользователями его состояния будут и его близкие, «в частности мать, сестры и их потомство». В 1988 году он уточнил, что фонд в Вадуце должен следить за образованием потомков его сестер и обеспечивать для них приемлемые условия жизни. В апрельском завещании 1992 года оговаривалось имущество, отходившее Розе и Разиде, а также двум племянникам и двум племянницам Нуреева{834}. Роза и Гюзель, жившие на Западе, могли бы получить двести и пятьдесят тысяч долларов соответственно. Кроме того, Розе предоставлялось право пожизненно занимать маленькую квартиру в центре Монако.
Двести и пятьдесят тысяч? Ну нет, это им не подходило. Оскорбленные тем, что им не досталось большего, и настроенные категорически против аукциона, женщины потребовали признания завещания недействительным.
Летом 1993 года Роза и Гюзель добились того, что квартира на набережной Вольтера была опечатана; судебное решение обязывало руководство Christie's отложить оба аукциона. Год спустя торги все еще не были проведены.
В Нью‑Йорке, где наследницы пока еще не успели подать жалобу, RNDF активизировал свои действия. Осенью 1993 года квартира в «Дакота Билдинг» без всякой шумихи была продана за 1,8 миллиона долларов.
В Европе торг увяз. Родственницы Нуреева продолжали настаивать на своих притязаниях, которые поначалу большинство наблюдателей расценивали как безнадежные. Однако судебные инстанции отнеслись к спорным моментам с большим вниманием. В начале 1995 года суд высшей инстанции Парижа признал себя некомпетентным, чтобы судить продажу парижского имущества, и предпочел подождать, пока коллеги из судебных инстанций Монако примут решение о правомочности завещания или о признании его недействительным.
Со временем эта война превратилась в настоящий финансовый кошмар. Многочисленные эксперты, судебные приставы, нотариусы и адвокаты стоили целое состояние обеим сторонам. В Christie's с отчаянием взирали на то, как год от года обесцениваются предметы, которые должны были быть выставлены на продажу.
