Мисс Беринг побелела и схватилась за одеяло, словно утопающая за соломинку.
– Неужели… кто-то так и сделал?
– Да, – решительно, без тени сомнения ответила Шарлотта.
– А как… – Джастина проглотила комок в горле, несмотря на все свои старания не показать волнения. – Как вы об этом… узнали?
– Ее видели. Горничную. Во всяком случае, ее туфли. – Миссис Питт еле заметно улыбнулась, однако не торжествуя и не осуждая. – Это были матерчатые синие туфли, простроченные по бокам, на синих каблуках. Горничные такие туфли не носят. Вы сегодня были в этих туфлях за обедом. Они отлично подходят к вашему платью из муслина.
Больше девушка не притворялась. Она слишком уважала себя, чтобы махать кулаками после драки.
– Почему? – спросила Шарлотта. – У вас должно было быть очень веское основание для такого поступка.
Вид у Джастины был совсем опустошенный, словно жизнь в ней замерла навсегда. Всего несколько слов супруги полицейского – но с ними кончились все надежды мисс Беринг, все, о чем она мечтала, чего старалась добиться и уже почти добилась. Ей нечего было сказать в ответ, что могло бы изменить ее положение или что-то вернуть, сохранить, исправить. Она не чувствовала ни гнева, ни злобы и сидела с видом полнейшего смирения и отреченности перед лицом такого абсолютного, всепоглощающего, сокрушительного несчастья.
Шарлотта выжидала.
И Джастина начала рассказывать – тихо, едва слышно, не глядя на собеседницу, теребя в руках вышитый край льняной простыни:
– Моя мать была горничной. Она вышла замуж за испанского матроса. Он умер, когда я была совсем крошечной. Погиб в море. Она осталась без средств к существованию с маленьким ребенком на руках. А так как она вышла замуж за иностранца, против воли семьи, родные отказались от нее. Она брала стирку, чинила одежду, но мы едва сводили концы с концами. Больше она замуж не вышла.
Мисс Беринг улыбнулась странной, иронической улыбкой:
– Я в детстве была некрасивой и слишком смуглой. Меня дразнили цыганкой, «итальяшкой» и еще кое-как похуже. Издевались над формой моего носа. Однако когда я повзрослела, во мне появилось изящество. Я была не похожа на других, и это интересовало… особенно мужчин. Я научилась быть привлекательной, узнала, как вызвать любопытство и сохранить его. Я… – Она старательно отводила взгляд в сторону. – Я научилась льстить мужчинам, доставлять им радость.
Джастина не уточнила, что она под этим подразумевает, но Шарлотта ее поняла.
– И Эйнсли Гревилл был среди этих мужчин? – уточнила миссис Питт.
Девушка резко подняла голову, и глаза ее сердито сверкнули.
– Он был единственным! Но когда положение отчаянное и иначе выжить нельзя, становишься не особенно разборчивой. Берешь того, у кого есть деньги, кто не бьет и не заразит дурной болезнью, по крайней мере. Вы думаете, мне это все нравилось?
Она ощетинилась, словно Шарлотта уже начала ее осуждать.
– Ах вы, бедняжка! – заметила миссис Питт с легким сарказмом.
На мгновение в глазах мисс Беринг вспыхнул яростный огонек, но ее гостья была далека от мысли, что ей может угрожать опасность. Она совершенно позабыла о том, что всего несколько дней назад эта девушка покушалась на жизнь человека и ей не удалось его убить только потому, что он был уже мертв. И что еще десять минут назад она думала, что покушение ей удалось.
Шарлотта взглянула на великолепные кружева, которыми была обшита ночная рубашка Джастины. Эта рубашка была неизмеримо красивее, чем ее собственная, и гораздо дороже.
– Мне нравится ваша сорочка, – заметила она сухо.
Мисс Беринг покраснела.
И снова несколько минут они сидели молча. Наконец Джастина снова подняла взгляд:
– Вы все правильно говорите… но начать надо с того, что иначе я бы не выжила. А затем я полюбила роскошь, которую теперь уже могла себе позволить. Если вы были когда-то бедной, жили в голоде и холоде, вы всегда будете ощущать страх и бояться завтрашнего дня. Я всегда думала оставить такую жизнь, найти респектабельное занятие. Но… только вот никак не наступал подходящий для этого момент.
– Так почему же вы убили Эйнсли Гревилла? Вы так сильно его ненавидели? Зачем?
– Нет, я не очень сильно ненавидела его, – раздраженно ответила девушка, и в ее черных глазах промелькнуло презрение. – Хотя да, я ненавидела Эйнсли, потому что он презирал меня… как, впрочем, вообще всех женщин, – добавила она со злой усмешкой. – За исключением тех моментов, когда ему было не до нас. В каком-то отношении он был типичным мужчиной, который нуждается в женщинах и в то же время питает к ним отвращение. Но я убила его потому, что он рассказал бы обо мне Пирсу. О том, что я собой представляю, чем я была…
– А это для вас имело значение? – Шарлотта задала такой вопрос без всякого вызова, а просто из любопытства.
Джастина закрыла глаза.
– Да… это было для меня важнее всего в мире. Я люблю Пирса… и хотела быть с ним не потому, что решила покончить с занятием… шлюхи. – Она заставила себя выговорить это слово, и по лицу ее было видно, что оно причинило ей боль, как удар ножа. – Я люблю его, потому что он добрый, с ним интересно и он великодушен. У него есть надежды и опасения, которые мне понятны, мечты, которые я могу разделить, и мужество, чтобы стремиться к их осуществлению. И он любит меня. Главное, что он меня любит.
Она говорила с таким напряжением, что ее голос надорвался от усилия не потерять над собой контроль.
– Вы представляете, что с ним было бы, услышь он подобную новость? Вы можете вообразить такую сцену… Эйнсли потешается над ним и сообщает, что его драгоценная обожаемая невеста была шлюхой его отца? И ведь ему бы такая сцена доставила удовольствие! Он мог быть очень жестоким.
Она вцепилась пальцами в край простыни:
– Ему было не по нраву чужое счастье, особенно близких ему людей, потому что они обладали тем, чего у него не было. Эйнсли не мог быть счастлив ни с одной женщиной, потому что не умел любить. Он не позволял себе нежности и не видел ее в других. Этот человек во всех видел только свое отражение, у каждого пытался найти слабое место, чтобы его использовать, и всегда старался уязвить первым, прежде чем на него нападут и причинят ему боль.
– Да, вы действительно его ненавидели, правда? – спросила Шарлотта, чувствуя, что слова Джастины продиктованы не только ненавистью, но еще и знанием, что собой представлял Гревилл, и трезвым размышлением.
Мисс Беринг встретила ее взгляд:
– Да, ненавидела, и не только за то, как он поступил со мной, но и за такие же отношения со всеми остальными. И, наверное, для меня он стал олицетворением мужчины. Итак, что вы теперь предпримете?
Миссис Питт ответила не сразу, но в конце концов высказала только что сложившееся у нее мнение:
– Вы его не убили, но это вышло случайно. Вам просто, если угодно, повезло. Вы хотели убить!
