— Клиника обязательна? — спросил Джон.
— Желательна. С другой стороны, расставание с вами способно вызвать у больной депрессию. Это хуже того возбужденного, но живого состояния, в котором она находится. Из всего, что она наговорила, я понял главное: она уверена, что вы ее жених и что с вами она в безопасности. Но не могу же я поселить вас в клинике, — врач засмеялся. — В этом случае через месяц я получу еще одного пациента.
Странно, но разговор с психиатром не испугал Джона. По крайней мере, здесь была какая-то определенность. В этой мысли его поддержал фон Бюллофф, неожиданно прибывший в Париж и разыскавший их на Rue de Rome.
— Ты, парень, единственный человек, которого она воспринимает реально. Остальные — фантомы, призраки.
Фон Бюллофф бежал из джунглей вместе с Востриковым. После общения с обаятельным русским прокурором он сильно изменился. Узнав, что Джон с Асей прячутся от Вирского в Париже, он полетел во Францию.
— Зачем вы нам помогаете? — спросил Джон фон Бюллоффа, когда тот оплатил их первый визит к психиатру.
Фон Бюллофф сузил свои и без того раскосые глаза.
— Можешь мне не поверить, но я делаю это потому, что вы русские. Мне приятно помогать русским. Когда я познакомился с Востриковым, то через неделю возненавидел своих бойцов. Как я мечтаю быть русским! Вот только куда деть мою китайскую рожу? Может, сделать пластическую операцию?
Джон покачал головой.
— Это вряд ли вам поможет, а вот индивидуализм ваш сильно пострадает. Хотя я знаю человека, который хотел сменить пол.
— Забавный сюжет, — ухмыльнулся фон Бюллофф, услышав о мечте Николая Истомина. — Хотя, в отличие от тебя, я не чувствую к этому парню, вернее девке, никакой жалости. Знаю я этих трансвеститов, насмотрелся в Бангкоке! Когда я там нищенствовал, мне предлагали сделаться трансвеститом для работы в шоу.
Тем не менее историю Истомина фон Бюллофф запомнил и часто о ней говорил.
— Что-то в этом есть, Джон. В нас троих есть что-то общее. Судьба недаром сталкивает тебя с нами. Проснись, парень! Какого черта ты здесь! Бери под мышку свою девчонку и возвращайся в Россию! Ты же русский, Джон! Понимаешь, вполне! Тут не национальность важна, а ясность. Я дам вам денег, купите себе дом в деревне, разведете цыплят, телят… Идиотизм деревенской жизни, как Маркс писал.
— Это исключено, — сухо ответил Джон и рассказал о Недошивине.
Рассказ взволновал русского китайца больше, чем Джон ожидал.
— Ты хотел убить своего отца?! — вскричал он. — Отца?! Чем накачали твои мозги в твоей Америке? Даже если он действительно убийца твоей матери! Кстати, с чего ты это взял?
— Однажды в Америке я получил письмо от неизвестного.
— И ты поверил?
— Этот неизвестный слишком хорошо знал детали моего рождения. И потом желание убить отца делало мою жизнь осмысленной.
— Не убить, а встретиться с ним ты хотел, идиот! — продолжал кричать фон Бюллофф. — И я тебя прекрасно понимаю. Мой отец фактически угробил мою мать из-за своего коммунизма. Но как мне его не хватало… отца, а не коммунизма, конечно! Да если бы твой отец не был в тебе заинтересован, ты бы давно был трупом. Кому ты был нужен в России и кто еще мог отправить тебя в сытую Америку? Теперь я понимаю, кто послал в Таиланд Вострикова.
В тот вечер фон Бюллофф напился и рыдал у себя в номере так, что Ася и Джон слышали его через стену, в соседнем номере. Ася пугливо жалась к Джону, а тот мрачно размышлял о чем-то…
— Пойдем… — сказал он, трогая Асю.
Она покорно встала, взяла его под руку и засеменила мелкой походкой. Путь от Монмартра до Rue de Rome был не дальний, но и не близкий. Добираться, однако, приходилось пешком, потому что метро Ася ужасно боялась, а в такси принимала шоферов за Корчмарева, вспоминала революционный август и начинала молоть всякую чушь.
Возле гостиницы их ждал корреспондент «Монд» с фотографом. Узнав о заявлении Недошивина, Половинкин оттолкнул журналиста, схватил Асю за руку и побежал в номер включать телевизор. В коридоре его перехватил фон Бюллофф.
— Не спеши, — сказал он. — Тебе теперь некуда спешить. Твоего отца убили.
Глава двадцать девятая
Утро туманное
Ранним холодным утром середины октября 1991 года из ворот Троице-Сергиевой лавры вышел студент первого курса Московской духовной семинарии Иван Платонович Недошивин. На площади перед монастырем клубился густой осенний туман, холодный и противный, как мокрое белье на озябшем теле. Но Иван Платонович не замечал ни тумана, ни первых солнечных лучей, пробивавшихся с востока, чтобы этот туман разогнать. Он был погружен в неторопливые мысли. На лице его не было ни печали, ни радости. Он улыбался, но невозможно было понять, что являлось причиной этой улыбки. Его серые внимательные глаза смотрели сквозь туман строго и холодно. Казалось, они были старше его мальчишеского лица, словно вылепленного из нежного розового воска. Молодой человек шел к железнодорожной станции.
Месяц назад Половинкин похоронил отца, полковника КГБ Платона Платоновича Недошивина, выбросившегося с шестого этажа из окна ведомственной квартиры. Основной версией следствия было самоубийство, совершенное в невменяемом состоянии. Через час после смерти Недошивина по всем телевизионным каналам дал интервью генерал Дима. Он скорбно заявил, что начальник его охраны и старый друг полковник Недошивин, по-видимому, действительно виновен в смерти любимой женщины, которая двадцать лет назад родила ему сына.
— Но я не осуждаю Платона, нет, — со значением поджимая губы, говорил Палисадов, — и продолжаю считать своим другом. Преступление его искуплено за давностью лет той поистине трагической жизнью, которой жил бедный Платон! Память о роковом преступлении отравила лучшие, самые деятельные годы его жизни! Неудивительно, что разум не выдержал.
— Не поздновато ли полковник сошел с ума? — спросил Палисадова ехидный ведущий одного из каналов. — Не связано ли это сумасшествие с теми фактами, которые он сообщил на пресс-конференции о вас лично, Дмитрий Леонидович?
Палисадов остудил его надменным взглядом.
— Понимаю, что вы хотите сказать… Мы консультировались в институте Сербского. По-видимому, с головой у полковника Недошивина было не в порядке с ранней молодости, а возможно, и с детства. Его отца и мать уничтожили коммунисты. Воспитывался он в детском доме, потом в училище госбезопасности. Вы только представьте себе! Уму-разуму мальчика учили убийцы его родителей! Потом эти же люди стали его непосредственными начальниками. Сегодня очевидно, что КГБ готовил Платона Недошивина к тайной операции, не исключаю, что политического характера. Мы еще выясним это, мною отданы соответствующие распоряжения.
Говоря это, Палисадов пристально глядел в объектив телекамеры, как бы всматриваясь в лица тех, кто использовал Платона.
— Не слишком ли быстро вы во всем разобрались? — продолжал вредничать телеведущий.
