— Тогда зачем же спрашиваете?
— Просто из солидарности. Как насчет чашечки кофе в чешском кафе напротив? Но чур, сегодня я угощаю!
Силвер посмотрел на меня грустными глазами.
— Не до кофейни мне, дорогой мой друг! Это все прекрасные дни золотого прошлого. Теперь они позади! Знаете, чем мне братец пригрозил? Если я и дальше буду артачиться, он снова станет юристом. А я только отстаиваю память моей матушки! Если бы она знала! Она бы перевернулась в гробу.
— Это еще как сказать. Может, она полюбила бы сноху.
— Что? Моя мать, правоверная иудейка, и полюбила бы шиксу?
Я направился к двери.
— Пойдемте, господин Александр! Чашечка кофе и разговор по душам вам сейчас не повредят. Сделайте мне одолжение.
В эту минуту вид у Силвера был особенно неприкаянный и несчастный. Борьба за веру не прошла для него бесследно — это был уже совсем не тот жизнелюб, каким я знал его в недавнем прошлом. Даже походка Силвера утратила былую прыть: когда мы пересекали улицу, его чуть не сшиб велосипедист, что было бы немалым позором для смельчака, который прежде шутя лавировал между спортивными автомобилями и омнибусами.
— Ромовый кекс совсем свежий, — встретила нас кондитерша. — Очень рекомендую, господин Силвер.
Безрадостным взглядом Александр обвел витрину с выпечкой.
— Шоколадную голову, — выбрал он наконец. Очевидно, темный цвет шоколада больше всего подходил к его похоронному настроению.
Кондитерша принесла кофе. Александр немедленно обжег губы, настолько он оказался горячий.
— Тридцать три несчастья, — пробормотал он. — Я от горя сам не свой.
Я завел разговор о бренности всего земного, надеясь тем самым настроить его на философски-меланхолический лад и слегка поразвлечь. В качестве примера я выбрал Дюрана-второго. Но Александр меня почти не слушал. Вдруг его шея вытянулась, как у разъяренной кобры. Взгляд Силвера был прикован к магазину.
— Вот они! — почти прошипел он. — Арнольд со своей шиксой! Стоят перед витриной! Наглость какая! Видите ее? Видите эту патлатую белокурую стерву в парике и с полной пастью зубов?
На другой стороне улицы я узрел Арнольда в элегантном пиджачке цвета маренго и полосатых брюках, а рядом с ним тоненькую и на вид вполне безобидную девицу.
— Высматривает, как бы чего урвать, — прорычал Александр. — Видите этот алчный взгляд?
— Нет, — сказал я. — И вы его не видите, господин Александр. У вас просто не на шутку разыгралась фантазия. Что вы намерены предпринять? Съешьте еще одну шоколадную голову, это самое разумное.
— Исключено! Я должен быть там. Иначе эта шикса вломится в магазин и еще меня ограбит! Пойдемте со мной! Вы мне поможете!
Александр Силвер ринулся через улицу почти с прежней своей отвагой и сноровкой. Очевидно, его окрыляли ненависть и праведный гнев. Он совершил очень элегантное, пружинистое полусальто, чтобы увернуться от пикапа, развозящего детские пеленки, и скрылся за тупой мордой омнибуса.
Я встал и пошел расплатиться.
— Он уже не тот, что прежде, — вздохнула официантка. — Никак не может пережить, что господин Арнольд женился. Как будто хуже беды не бывает! Когда вон война кругом! — Она покачала головой.
Я нарочно приближался к магазину не спеша. Хотел дать Силверу возможность совладать со своими нервами в кругу семьи. В конце концов, не зря же Александр считает себя галантным кавалером, значит, он и в шиксе должен видеть женщину, а женщина заслуживает уважения.
Арнольд меня представил. Опасаясь приступа ярости со стороны Александра, я поздравил молодых довольно сдержанно. Потом стал слушать. Арнольд хотел убрать из витрины объявление о ликвидационной распродаже. Без его согласия такое объявление вешать не следовало, мягко объяснял он.
— Зачем тебе все продавать, Александр?
— Хочу снова открыть адвокатскую контору, — саркастически буркнул Александр. — По бракоразводным процессам! — добавил он.
Шикса, которую звали Каролиной, залилась звонким смехом.
— Как мило! — сказала она. — И как грустно.
— К этому разговору мы еще вернемся, — сказал Арнольд, явно выросший за это время в собственных глазах. — А сегодня Каролина хотела бы взглянуть на наш магазин.
Александр бросил в мою сторону взгляд, который, воистину, был многих томов тяжелей.
— Ты ведь не против, Александр? — защебетала Каролина.
Я видел, как от такого фамильярного обращения Силвер-первый дернулся, будто ужаленный осой.
— Я так и думала, — с улыбкой, как ни в чем не бывало, проворковала Каролина. — Такой галантный кавалер, как ты!
Она открыла дверь и вошла в магазин. Арнольд с дурацкой ухмылкой последовал за ней. Александр в эту секунду напоминал прусского генерала поры Вильгельма, которого ненароком цапнули за гениталии.
— Пойдемте, — пробормотал он сдавленным голосом. — Пойдемте за ними!
Каролина как будто и вовсе не замечала его каменного лица. Она ворковала и щебетала, находила все восхитительным, называла Александра «дорогим деверем», продолжала обращаться к нему только на «ты» и под конец потребовала, чтобы ей показали «эти ваши страшные катакомбы». Все с той же блаженной улыбкой Арнольд открыл люк в полу и по приставной лестнице повел ее в подвал.
— Ну, что вы на это скажете? — простонал Александр, когда молодые скрылись под землей. — Ведет себя, как ни в чем не бывало! Что мне прикажете делать? — Он жалобно смотрел на меня.
— Ничего, — сказал я. — Что случилось, то случилось, и на вашем месте я принял бы это со свойственным вам шармом. В противном случае вы рискуете заработать инфаркт.
Александр чуть не задохнулся от возмущения.
— И это мне советуете вы? А я еще считал вас другом!
— Я приехал из страны, господин Александр, где еврея убивают, если он вздумает не то что жениться на шиксе, но хотя бы прикоснуться к ней. Так что мое суждение в любом случае будет предвзятым.
— Так и я о том же! — воодушевился он. — Как раз поэтому мы и должны все держаться вместе! Бедная моя мама! Сама была правоверной и набожной и нас так воспитала. А этот отступник Арнольд свел бы ее в могилу! Счастье еще для нее, что она умерла раньше и не дожила до такого срама. Но где уж вам понять мои страдания. Вы ведь и сами атеист.
— Только днем.
— Ах, бросьте вы эти ваши шутки! Мне-то что делать? Эта стерва с ее зубодробительной вежливостью совершенно неуязвима!
— Жениться самому.
— Что? На ком?
— На девушке, которая порадовала бы сердце вашей матушки.
— Потерять свободу? Только потому, что мой братец Арнольд…
— Тем самым вы сразу восстановили бы баланс в семье, — сказал я.
