— Вот именно, — согласился Александр. — Однако в свете того, что я вам сказал, я не считаю это несбыточным.
— Мы обсудим ваше предложение и дадим вам знать о своем решении, — сказал седовласый финансист.
— Только не думайте слишком долго, — предупредил Александр, идя на блеф. — Мне бы не хотелось занимать эти деньги в Соединенных Штатах.
Седовласый вздрогнул, точно ужаленный, и поежился.
— Дайте нам срок двадцать четыре часа, — попросил он.
— Хорошо, — кивнул Александр. А сам подумал, что дело решится куда быстрее.
Седовласый банкир пристально посмотрел на Александра. Он был знаком с Константином Киракисом более тридцати лет и неоднократно выступал его деловым партнером. Старший Киракис был хватким и мудрым бизнесменом. Сын же его был сделан совсем из другого теста. Александр Киракис казался не по годам рассудительным и фантастически самоуверенным. Рядом с ним банкир вдруг ощутил себя неопытным учеником. Молодой человек источал не только поразительную энергию, но и непоколебимую уверенность в своих силах.
Александр попрощался за руку с каждым из пятерых.
— Извините, что не прошу вас остаться, — сказал он. — Но вечером у меня важная встреча в Париже, и я должен немедленно вылететь туда.
И он вышел из зала, провожаемый уважительными взглядами цюрихских гномов.
Юлиус Хауптман сидел в задумчивости в прекрасном, обшитом дубом кабинете своей великолепной виллы в тридцати километрах к северо-западу от Цюриха. Прислуга получила строжайшее указание не беспокоить его ни по какому поводу. Он сидел в полной темноте и обдумывал то, что происходило сейчас за закрытыми дверями конференц-зала швейцарского филиала «Корпорации Киракиса». Александр Киракис не знал — и не должен был узнать! — что именно он, Юлиус Хауптман, был шестым членом этого банковского консорциума. Теневым членом. Хауптман прекрасно понимал, что должен быть предельно осторожным. Он не мог позволить себе ошибиться и недооценить Александра. Да, Киракис был молод, но необыкновенно умен и изворотлив как змея. От его внимания не ускользала ни одна мелочь. И противник он был бы крайне опасный. Хауптман отдавал себе отчет, что любой свой шаг должен просчитать на сто ходов вперед. Стоит ему только пробудить у Александра малейшее подозрение, и тот будет все время держаться настороже. И тогда — прощай все его планы!
Хауптман зажег старинный бронзовый светильник, стоявший возле антикварного английского бюро восемнадцатого века, и вынул из верхнего ящика роскошный альбом в толстом кожаном переплете. Положил альбом на стол и начал медленно листать, пристально изучая каждую газетную вырезку, словно видел её впервые. На самом деле он видел их так часто, что давно выучил содержание каждой наизусть. Весь альбом был заполнен заметками и статьями, посвященными одному человеку — Александру Киракису. Каждую из них герр Хауптман знал назубок. Не проходило дня, чтобы он не думал про Александра Киракиса, про то, как он уничтожит этого человека, который когда-то уничтожил то, что было всего дороже для него самого.
Открыв альбом сзади, он вынул маленькую, пожелтевшую от времени и потрепанную вырезку из женевской газеты, датированной 16 февраля 1980 года. Эта маленькая заметка не удостоилась чести быть напечатанной на первой полосе, в отличие от любых сообщений про похождения Александра Киракиса, но для Юлиуса Хауптмана она была дороже всего на свете. Все его поступки, все мысли за последние пять лет, были так или иначе продиктованы тем, что содержалось в этом клочке газетной бумаги. Даже теперь, когда он взял вырезку, пальцы его задрожали, а на глаза навернулись слезы. В заметке кратко упоминалось самоубийство юной студентки из Невшателя, которая повесилась в гостиничном номере университетского городка Женевы. Никаких подробностей не сообщалось, но Хауптман и без того прекрасно знал, как это случилось. До последнего вздоха он не забудет то утро, когда полицейские отвезли его туда, чтобы он опознал труп своей дочери. Он и сейчас словно воочию видел её тело, свешивающееся с батареи в крохотной ванной. Дословно помнил содержание посмертной записки. Боль и ненависть, раздиравшие Хауптмана, были настолько сильны, что грозили уничтожить его самого. Но он понимал, что не может умереть, пока не отомстит за смерть дочери. Отомстит по-своему.
Александр Киракис дорого заплатит за то, что сотворил с его единственной и горячо любимой Марианной.
Глава 21
Сидя за столом своего кабинета в высотном здании на Западной Пятьдесят второй улице, Мередит задумчиво разглядывала фотографию Александра, когда мысли её были прерваны легким стуком в дверь. Мередит вздернула голову.
— Войдите!
Дверь распахнулась, и вошла запыхавшаяся Кейси, держа в руках большую картонную коробку.
— Я как раз проходила по вестибюлю, когда посыльный передавал её для вас в экспедицию, — пояснила она, ставя коробку на стол Мередит. — Это из Лос-Анджелеса. Я сама за неё расписалась, вот и подумала: прихвачу-ка её наверх, а то эти бестолочи из экспедиции полдня провозятся, прежде чем переслать коробку нам. — И плюхнулась на стул, чтобы перевести дух.
Мередит взяла нож для разрезания бумаг, и вскрыла упаковку коробки.
— Да, я давно ждала этого, — сказала она, открыв коробку и рассматривая её содержимое. — И очень надеялась, что успею получить эти материалы до завтрашней встречи с Гарвом Петерсеном.
— Это как-нибудь связано с твоими последними поездками на Западное побережье?
— В какой-то степени да, — уклончиво ответила Мередит. Все было на месте. Прекрасно. Ей даже не верилось, что Кей справится с её поручением. Коробка эта, наряду с другими, которые она сама складывала, прежде чем выехать из дома Холлидея, вот уже четыре года пребывала в камере хранения. Вынув наугад одну из черно-белых фотографий размером восемь дюймов на десять, она мельком взглянула на нее, затем показала Кейси.
— Узнаешь эту даму?
Кейси немного привстала, чтобы рассмотреть фотографию, затем едва не подскочила на стуле, даже не пытаясь скрыть своего изумления.
— Элизабет Уэлдон-Райан? — спросила она. — Вот, значит, чем ты занималась? Все эти поездки в Лос-Анджелес, встречи с Гарвом Петерсеном…
Мередит кивнула и улыбнулась.
— Несколько лет назад, — начала она, присаживаясь на край стола, — работая ещё на студии «Ай-Би-Эс» в Лос-Анджелесе, я познакомилась с её мужем, Томом Райаном. Это он дал Нику Холлидею путевку в жизнь, первым увидев его талант. Ник нас с ним и познакомил. Вскоре после этого мне пришло в голову, что было бы здорово сделать документальный фильм про историю семьи Райанов — как они с Элизабет познакомились, как Том способствовал её карьере… — Мередит приумолкла, задумавшись.
— И завершить его, впервые раскрыв всем глаза на то, что на самом деле случилось с Элизабет и её сыном во время тех трагических съемок, — закончила за неё Кейси.
