ворота и повела ее на врага. Хотя англичан было мало, но они бились отчаянно; Жанна упала раненной, пытаясь взойти на стену, и была отнесена в виноградник, а Дюнуа велел бить отбой. «Подождите немного! — сказала повелительно Дева. — Поешьте и попейте! Как только мое знамя коснется стены, вы войдете в форт». Знамя поднесли, и осаждающие ворвались. На другой день осада была снята, и ведшее ее войско отступило в полном порядке на север.
Во время своего триумфа Жанна оставалась все той же чистой, нежной и любящей девой Вогезов. Первым делом ее по вступлении в Орлеан было посещение собора, и там, преклонив колени во время обедни, она отдалась порыву набожности и так заплакала, что «с ней заплакал весь народ». Слезы снова вырвались у нее при первом взгляде на кровопролитие и на трупы, разбросанные по полю битвы. Она сильно испугалась первой раны и только тогда освободилась от порыва женского страха, когда услышала сигнал к отступлению. Еще более женственной была чистота, которую она сохраняла среди грубых воинов средневекового лагеря. Забота о своей чести и побудила ее одеться в солдатское платье. Она плакала горькими слезами, когда ей сказали о грязных насмешках англичан, и горячо просила Бога засвидетельствовать ее чистоту. «Сдавайся, сдавайся, Глесдель, — закричала она английскому воину, всего наглее оскорблявшему ее, когда он раненным упал к ее ногам, — ты называл меня распутницей, а я сильно жалею о твоей душе».
Но всякая мысль о себе исчезала у нее перед мыслью о ее предназначении. Напрасно вожди французов хотели оставаться на Луаре. Жанна стремилась закончить свое дело, и в то время как пораженные страхом англичане оставались около Парижа, она повела за собой войско, все возраставшее по пути, пока оно не дошло до ворот Реймса. С коронацией Карла VII Жанна почувствовала, что ее дело сделано. «Благородный король, воля Божья свершилась!» — воскликнула она, бросаясь к ногам Карла VII и прося позволения вернуться домой. «О, если бы Ему было угодно, — говорила она архиепископу, уговаривавшему ее остаться, — чтобы я могла уйти и снова стеречь овец с моими сестрами и братьями; им было бы так приятно увидеть меня снова!»
Политика французского двора удерживала Жанну, пока города Северной Франции открывали свои ворота перед вновь коронованным королем. Между тем Бэдфорд, все время остававшийся без денег и подкреплений, вдруг получил помощь, и Карл VII, отброшенный от стен Парижа, отступил за Луару, а города по Уазе снова покорились герцогу Бургундскому. В этой новой войне Жанна сражалась с ее обычной храбростью, но и с удручающим сознанием того, что ее предназначение выполнено. Во время защиты Компьеня она попала во власть незаконного Вандома, который продал ее герцогу Бургундскому, а тот — англичанам. Для англичан ее победы были торжеством колдовства, и после годичного заключения ее по обвинению в ереси привлекли к суду церкви с епископом Бове во главе.
В течение долгого процесса употребляли все уловки, чтобы запутать ее в показаниях, но здравая простота крестьянской девушки расстраивала все старания судей. «Веришь ли ты, — спрашивали ее, — что ты находишься в состоянии благодати?» «Если нет, — ответила она, — Бог приведет меня к нему; если да, то Он сохранит меня в нем». Ее плен, доказывали ей, показал, что Бог покинул ее. «Если Богу было угодно, чтобы меня взяли, — кротко отвечала она, — то это к лучшему». «Подчинишься ты, — спросили у нее, наконец, — приговору воинствующей церкви?» «Я пришла к королю Франции, — ответила Жанна, — по велению Бога и церкви, торжествующей на Небе; ей я и покоряюсь». «Я скорее умру, — воскликнула она с увлечением, чем откажусь от того, что сделала по приказу моего Господа!» Ей запретили посещать обедню. «Господь может позволить мне слушать ее без вашей помощи», — сказала она со слезами. «Не запрещают ли тебе твои голоса, — спросили судьи, — подчиняться церкви и папе?» «О, нет! Наш Господь первый служил».
Неудивительно, что когда процесс затянулся и за допросом следовал допрос, мужество больной и лишенной всякого религиозного утешения Жанны, наконец, поколебалось. На обвинение в колдовстве и сношении с дьяволом она еще твердо отвечала апелляцией к Богу. «Я обращаюсь к моему судье, — сказала она, когда ее земные судьи осудили ее, к Царю Неба и земли. Бог был всегда моим руководителем во всем, что я совершила. Дьявол никогда не имел власти надо мной». Она согласилась на формальное отречение от ереси только для того, чтобы ее освободили из военной тюрьмы и перевели в церковную. Действительно, среди английских наемников она опасалась покушений на свою честь, для предотвращения которых она с самого начала надела мужское платье. В глазах церкви ее одеяние было преступлением, и она сменила его, но новые оскорбления вынудили ее вернуться к этому единственному остававшемуся у нее средству, и это было объявлено возвращением к ереси, обрекавшим ее на смерть.
На рыночной площади Руана, где теперь стоит ее статуя, был сложен большой костер. Даже грубые солдаты, вырвавшие ненавистную «ведьму» из рук духовенства и ведшие ее на смерть, замолкли, когда она дошла до костра. Один из них даже передал ей грубый крест, сделанный из палки, которая была у него в руках, и она прижала его к своей груди. «О, Руан, Руан! — воскликнула она, с высоты эшафота окидывая взглядом город. — Я очень боюсь, что ты пострадаешь за мою смерть». «Да! Мои голоса были от Бога! — внезапно воскликнула она, когда наступила последняя минута. — Они никогда не обманывали меня!» Скоро пламя дошло до нее, голова ее опустилась на грудь, раздался крик: «Иисусе!» «Мы погибли, — пробормотал один воин, когда толпа стала расходиться, — мы сожгли святую».
Действительно, дело англичан было безвозвратно проиграно. Несмотря на пышную коронацию малолетнего Генриха VI в Париже, Бедфорд с присущим ему благоразумием оставил, по-видимому, всякую надежду надолго удержать за собой Францию и вернулся к первоначальному плану своего брата — обеспечить за собой Нормандию. В течение года двор Генриха VI оставался в Руане, в Кане был основан университет, и какие бы грабежи и беспорядки ни допускались в других местностях, в излюбленных областях постоянно поддерживались правосудие, хорошее управление и безопасность сношений. В Англии Бедфорда решительно поддерживал епископ Уинчестерский, возведенный в сан кардинала и в это время снова управлявший страной при посредстве Королевского совета, несмотря на бесплодное сопротивление герцога Глостерского.
Даже когда интриги Глостера вынудили его покинуть Совет, его огромное богатство лилось без остановки в истощенную казну, пока его займы короне не дошли до полумиллиона; а после освобождения Орлеана он без стеснения направил на помощь Бедфорду
