не подходил на пушечный выстрел.
Его внимание привлек тихий шум в холле, похожий на шлепанье воды в ведре. Оказывается, он совсем не ранняя пташка. Филипп глянул вниз. Заткнув за пояс полы длинного халата, Аглая стояла босиком с тряпкой в руках и мыла пол. Тряпка птицей взлетала в ее руках, смывая с гладких плиток следы штукатурки, которую он в пылу ремонта наносил из мансарды.
Когда Аглая наклонялась, растрепавшиеся волосы падали на плечи рыжей пеной с искорками старого золота. Тыльной стороной ладони она отводила со лба непослушные пряди, и на ее губах играло солнце.
Филипп замер, пронзенный мыслью, что, если бы не рисунок Модильяни, он сейчас был бы женат на Тессе и никогда – какое страшное слово – никогда не прикоснулся бы к чуду этого утра. Запыхавшаяся, с тряпкой в руках, Аглая выглядела царицей, как будто этот дом был создан только для нее.
«Господи, дай нам силы всегда принимать посланное, даже если мы сразу не понимаем Твоих даров!» – подумал он, боясь лишним движением нарушить возникшее волшебство.
Старый паркет тихонько скрипнул под его весом, но Аглая не услышала. Филипп присел на ступени лестницы. Он смотрел на Аглаю, слушал, как шлепает о пол мокрая тряпка, и чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.
Тесса так быстро испарилась из его жизни, словно бы никогда и не существовала, и теперь ему стало страшно, что влечение к Аглае окажется такой же мимолетной вспышкой молнии, оставляющей после себя пепел и тлен.
«Может быть, я вовсе не способен на любовь и не должен даже приближаться к женщине?» – эта внезапно залетевшая мысль раздражала и мучила, подобно назойливой мухе, способной разрушить любую идиллию. Он отгонял ее прочь, но она возвращалась снова и снова.
Аглая подняла глаза на лестницу с сидящим Филиппом, когда половина пола блестела чистотой. Жалобно сделав брови домиком, он попросил:
– Поживи у меня хотя бы недельку. Я постараюсь, чтобы ты не скучала.
Она по-крестьянски уперла в бок свободную руку и окинула взглядом пространство дома, остановившись на пирамиде из вещей с мансарды.
– Так и быть, останусь, пока ты ремонт делаешь. Должен же тебе кто-то борщи варить.
«Кто-то мне не нужен. Мне нужна только ты!» – подумал он, а вслух сказал: – С таким заманчивым предложением мой ремонт будет вечным.
От радости, что Аглая не исчезнет из его жизни, по крайней мере, еще несколько дней, он почувствовал зуд между лопатками, словно там прорезались крылья.
* * *
Хотя Филипп сказал: «Звони сколько хочешь», при нем звонить не хотелось. Ни к чему на него навешивать свои проблемы. Поэтому Аглая дождалась, когда Филипп ушел на работу, нашинковала свеклу для борща, и только тогда набрала номер соседки. К телефону долго не подходили, а когда соседка взяла трубку, ее голос был сонный и вязкий.
– Алло. Говорите.
– Татьяна Ивановна? Это Аглая. Хочу спросить, как там у меня в квартире, все в порядке?
Татьяна Ивановна посопела в трубку:
– В квартире вроде тихо. Окна на месте, почтовый ящик цел, – в трубке раздалось бульканье воды и причмокивание: – Обожди, сейчас я чайку хлебну. А еще милиционер к тебе приходил.
– Полицейский, – машинально поправила Аглая.
– Вот я и говорю, милицейский. Симпатичный такой паренек, только серьезный очень.
Аглая почувствовала резкие толчки сердца. Неужели мама Анжелы подала на нее в суд? Она судорожно вздохнула. Все правильно. Неизвестно, как она сама бы поступила, если бы ее ребенка увели из-под носа у воспитателя.
– И что спрашивал?
Новая череда бульканий в телефонной трубке мешала слушать. Потом, судя по звукам, Татьяна Ивановна решила перекусить.
– Да спрашивал, не водишь ли ты компании? Кто к тебе ходит? Фотографию показывал.
Аглая была сбита с толку:
– Чью фотографию? Девочки? Анжелы?
– Да какой Анжелы! Здоровенного мужика. Я толком не рассмотрела. Да и зачем мне на него зря зенки пялить, если я у тебя никаких мужиков не видала, кроме Вальки-сантехника, – Татьяна Ивановна игриво хохотнула: – И тот был подшофе.
«Наверное, поймали урода, который увел Анжелу», – поняла Аглая, и у нее немного отлегло от сердца.
– Спасибо, Татьяна Ивановна, вы присмотрите за квартирой еще, пожалуйста. Я скоро приеду.
– Когда скоро-то? – зачастила Татьяна Ивановна, но Аглая уже положила трубку.
Услышав отбой, Татьяна Ивановна на всякий случай пару раз произнесла «алло» и звучно подула в трубку, отозвавшуюся короткими гудками:
– Вот шебутная! Я же тебе не сказала о самом интересном!
* * *
Шуршанье шин, тихая классическая музыка, кажется Гайдн, мельканье за окном предместий, деревень, роскошной зелени придорожных аллей, руки Филиппа, уверенно лежащие на руле. Не сон ли это? Аглая вдруг заметила, что в ожидании звонка будильника крепко сжимает кулаки и боится проснуться. Она расправила плечи, перетянутые ремнем безопасности, и искоса взглянула на Филиппа. Их взгляды скрестились в зеркале над лобовым стеклом.
– Закрой глаза.
Филипп протянул шелковый шарф, и Аглая послушно повязала его вокруг лица. Стало темно и таинственно. Прохладный шелк хранил запах Филиппа, составленный из еле уловимого аромата чистой кожи и капельки горьковатого мужского парфюма. Поддерживая повязку, Аглая прижала конец шарфа к щеке.
Хотя очень хотелось подсмотреть, она заставила себя честно выдержать испытание любопытством.
Наверное, потому, что детство прошло одиноко, душа замерла в предчувствии каких-то необыкновенных, новогодних чудес со свечами, звоном курантов и грудой подарков под еловыми ветками.
По движениям машины Аглая поняла, что Филипп паркуется. Со стороны улицы слышался шум голосов, смех и журчанье воды.
Филипп распахнул дверцу и взял ее за руку.
– Пойдем со мной. Не смотри – еще рано.
Чтобы Аглая не споткнулась, он обнял ее за талию и повел куда-то вперед, посреди толпы людей, которые тенями скользили рядом, легко касаясь то плеч, то края одежды.
– Не смотри, не смотри, не смотри. Просто доверься мне и иди.
Он мог бы и не повторять это сто раз, потому что Аглая была готова следовать за ним хоть на край света. Разве же это не счастье – идти вот так, с завязанными глазами, и чтобы надежные руки держали тебя за талию и уверенный голос говорил: надейся на меня и ничего не бойся?
– Можно, смотри!
От быстрого движения Филиппа повязка соскользнула с глаз на шею, и взору открылось каменное кружево древнего акведука, идущего, кажется, по краю небесного свода. Три арочных яруса, один над другим, были грандиозными, как скрещенные радуги.
Аглая легонько охнула, и ее вздох слился с другими ахами и охами, несущимися отовсюду.
– Пон-дю-Гар, – сказал Филипп ей прямо в ухо, щекоча
