Книга Путешествия Тафа - Джордж Мартин

Затем было бесконечно долгое возвращение в полном молчании и бесконечно долгий ужин, за которым оба чувствовали себя неловко.

Они сидели за столом в углу длинного, узкого зала связи в окружении пультов, телеэкранов и кошек. Таф, держа на коленях Дакса, методично поглощал еду. С другой стороны стола Толли Мьюн ковырялась в своей тарелке. У нее не было аппетита. Она устала, казалась сбитой с толку и испуганной…

Ее замешательство отразилось и на Черныше: он съежился у нее на коленях и лишь изредка поднимал над столом голову, чтобы предостерегающе поворчать на Дакса.

И наконец наступил тот момент, которого она ждала. Зазвенел звонок, замигала синяя лампочка – кто-то хотел с ними связаться.

Толли Мьюн вздрогнула и быстро обернулась. Черныш испуганно спрыгнул с ее колен. Она сделала движение, чтобы встать, но застыла в нерешительности.

– Я ввел в программу строгую инструкцию, чтобы меня ни в коем случае не беспокоили во время еды, – сказал Таф. – Следовательно, это вас.

Синяя лампочка вспыхивала и гасла.

– Вы не Бог, – сказала Толли Мьюн, – и я, черт возьми, тоже. Я не желаю этого проклятого бремени, Таф.

– Может быть, это командующий Вальд Обер, – заметил Таф. – Думаю, вам лучше ответить, пока он не начал обратный отсчет.

– Права быть Богом нет ни у кого, – продолжала Толли Мьюн, – ни у вас, ни у меня.

Он задумчиво пожал плечами.

Лампочка все мигала.

Черныш завыл.

Толли Мьюн сделала два шага по направлению к пульту, остановилась и повернулась к Тафу.

– Бог – это созидание, – с появившейся откуда-то уверенностью сказала она. – Вы можете разрушать, Таф, но не можете создавать. Поэтому-то вы и не Бог, а чудовище.

– Создание жизни в чанах для клонирования – ежедневное и обычное дело в моей профессии, – возразил Таф.

Лампочка продолжала мигать.

– Нет, – сказала она. – Вы воспроизводите жизнь, но не создаете. Она должна была когда-нибудь и где-нибудь существовать, и у вас должны быть образцы клеток или ископаемые остатки, что-нибудь еще – иначе вы беспомощны. Да, черт! О, конечно, вы можете создавать – так же, как и я, как и любой мужчина и любая женщина во Вселенной. Деторождение, Таф. Вот где настоящая власть, вот где настоящее чудо – это единственное, что делает нас, людей, сродни богам, и именно это вы предлагаете отнять у девяноста девяти целых и девяти десятых процента населения Сатлэма. К черту! Никакой вы не создатель, никакой не Бог!

– Несомненно, – бесстрастно согласился Таф.

– Так что вы не имеете права принимать такие решения, – сказала она, – и я тоже, черт.

Она быстро и уверенно подошла к пульту и нажала кнопку. По экрану побежали разноцветные пятна, из которых возник зеркальный боевой шлем, украшенный стилизованным изображением глобуса. Под темной металлопластовой маской светились два красных сенсора.

– Командующий Обер, – обратилась Толли Мьюн.

– Первый Советник Мьюн, – сказал Вальд Обер, – я беспокоился. Союзные послы говорят репортерам какие-то невероятные вещи. Мирный договор, новый расцвет. Это правда? Что происходит? У вас все в порядке?

– Да, – ответила она. – Послушайте меня, Обер, и…

– Толли Мьюн, – перебил ее Таф.

Она резко повернулась к нему:

– Что?

– Если деторождение – признак божества, то тогда кошки тоже боги. Они тоже воспроизводят себе подобных. Позвольте мне заметить, что за очень короткое время возникла такая ситуация, что у вас стало больше кошек, чем у меня, хотя вы начинали с одной пары.

Толли Мьюн бросила на него сердитый взгляд.

– Я вас что-то не понимаю. – Она отключила звук, чтобы Обер не услышал слов Тафа. Вальд Обер беззвучно открывал рот и жестикулировал.

Хэвиланд Таф сжал пальцы.

– Я просто говорю вам, что, хотя я и люблю кошек, но все же принимаю меры по контролю за их рождаемостью. Я принял это решение, взвесив все «за» и «против». В конце концов, как вы увидите, есть только два выхода. Вы должны или смириться с необходимостью осудить плодовитость своих кошек, причем должен добавить, без их согласия, или в один прекрасный день вам наверняка придется спускать целый мешок новорожденных котят через тамбур в холодный вакуум космоса. Если вы не сделаете выбора, он будет сделан за вас. Непринятие решения – потому что у вас нет права – это тоже решение, Первый Советник. Воздерживаясь от голосования, вы тоже голосуете.

– Таф! – страдальчески воскликнула она. – Не надо! Я не хочу этой проклятой власти.

Дакс вспрыгнул на стол и обратил на нее свой золотистый взор.

– Профессия Бога еще труднее, чем профессия эколога, – сказал Таф, – хотя должен заметить, что, когда я взвалил на себя эту ношу, я знал, что это рискованно.

– Нет, – вздрогнула она. – Не говорите так. Дети не котята. Они люди, они… они… У них есть власть ума, власть сердца. Люди рациональны, и это они должны сделать выбор – они, а не я. Я просто не могу сделать его за них – за миллионы, миллиарды людей!

– Несомненно, так, – заметил Таф. – Я забыл о замечательном народе Сатлэма и о его многовековой истории рационального выбора. Разумеется, они заглянут в лицо войне, голоду и чуме, а потом, миллиард за миллиардом, изменят свои привычки и решительно разгонят тучи, которые сгущаются над Сатлэмом и его величественными башнями. Как странно, что я этого не понял.

Они пристально посмотрели друг на друга.

Дакс замурлыкал. Потом он подобрался к тарелке Тафа и стал лакать из нее грибное пюре. Черныш потерся о ногу Толли Мьюн, подозрительно поглядывая на Дакса.

Толли Мьюн медленно-медленно повернулась к пульту; ей казалось, что это движение длится целый день – неделю, год, всю жизнь, сорок миллиардов жизней. Но между тем прошло одно мгновение, и, когда она взглянула на экран, все эти миллиарды забылись, как будто их и не было.

Толли Мьюн посмотрела на холодную немую маску, глядевшую на нее с экрана, и в этом темном блестящем куске пластика она, как в зеркале, увидела все зримые ужасы войны. Под маской горели мрачные, лихорадочные глаза голода и болезни. Она снова включила звук.