Делал бы все, что она хотела, лишь бы жива была. Со мной. Какой умела быть уверенной, настолько же трогательной и ранимой. Насколько сильной, настолько же и слабой.
Пальцы в наст снежный запускаю и царапаю, сжимая ладонями снег. Чувствую, как по щекам текут слёзы. Третий раз в жизни и два из них из-за нее.
Почему так все… Почему с нами… Так все… По-идиотски… Зачем встретил ее, если такой финал был заготовлен.
Кричать хочется, а сил нет. Жить дальше сил нет. Как я вообще буду с этим засыпать… Набираю снега и тру сильно лицо. Хочу, чтобы физическая боль заглушила душевную. Чтобы уснуть и не проснуться.
Зубы до боли сжимаю и смотрю на небо, откуда падают, летят размеренно, не спеша, снежинки. Показывают мне, что в мире ничего не меняется. Что снег, как шел, так и будет идти. Что моя беда, она только моя. Снег не станет от этого какого-то другого цвета. Солнце не перестанет меньше греть. Только моя жизнь никогда уже не будет прежней.
— Миш, — слышу голос Алисы за спиной и приближающиеся шаги. — Миша, — касается плеч и присаживается рядом. — Еле нашла тебя. Миш, — всхлипывает и часто дышит мне в шею. — Миш, этот врач… он все перепутал. Слышишь меня? — Они присаживается напротив и ловит мой взгляд. — Он решил, что мы приехали с Орловым. А она жива. Слышишь? Да отреагируй ты как-то?
— Жива? — переспрашиваю чуть слышно, потому что даже губами шевелить сложно.
— Жива она, и дочка твоя жива. — Алиса улыбается и плачет одновременно.
Но я ведь слышал слова врача этого и он далеко не радовался…
— Чего врачу жаль тогда было?
Она поджимает нижнюю губу и опускает глаза. Значит, все-таки что-то не так…
— У отца Лериного стало резко падать давление. Врачи хотели остановить, но он никому не дал подойти и приказал спасать дочь.
Смотрю в стеклянные от слез глаза напротив, осознавая ее слова и сопоставляя с тем, что сделал Орлов. Скорее, я бы сейчас поверил, что ему приказали или шантажировали, чем он такое сделал ради своей дочери.
— И что с ним?
— Его не удалось спасти. Не успели. В один день родилась внучка, а сам умер. Могли ли мы подумать когда-то, что Орлов отдаст свою жизнь за дочь и внучку, которых давно вычеркнул из своей жизни.
Я резко поднимаюсь, потому что мне нужно туда. К ним.
Она жива… Мои девочки живы.
— Пойдем туда.
Я поднимаюсь, автоматически отряхивая снег с брюк и иду туда, куда направляется Алиса. Выходил отсюда в таком состоянии, что даже не понимаю теперь, как войти назад.
Я поддерживаю Алису, пока поднимаемся на нужный этаж. Врача уже нет, а Лерина мама разговаривает с кем-то по телефону. Может, и она теперь будет ненавидеть меня за то, что осталась без мужа. Припухшими от слез глазами смотрит на меня, а дрожащими губами едва улыбается. Какими бы не были у нас отношения, он был ее мужем и она сейчас осталась вдовой. Мы, конечно, с Лерой всегда рядом будем, но ведь она любила когда-то этого человека, а терять близкого всегда больно.
— Я же сказала, Игорь, никаких претензий не будет. Если бы мне сказали выбирай, я бы сделала также. — Она отключается и говорит мне: — Ничего не говори. Он был бы не отцом, если бы не поступил так.
Я даже не знаю, в курсе ли она, кто я и что сделал, но я хочу им рассказать. Не сейчас конечно, как нибудь потом, но хочу.
— Я хотела сходить к ней, увидеть дочь и внучку, но тебе это нужнее сейчас. Главврач мой знакомый и сказал, что разрешит одному человеку.
— Спасибо, — в порыве благодарности я даже обнимаю ее.
— Потом расскажешь, как она.
Через пару минут выходит санитар с комплектом одежды, бахилами и повязкой. Я одеваюсь так быстро, как могу, чтобы не задерживать и скорее увидеть ее.
Я иду по коридору за парнем в синем костюме и не понимаю, как они тут работают. Такой стресс каждый день. Каждую смену. Кто-то рождается, кто-то умирает.
— Вот девушка. — Кивает на стеклянные двери, за которыми я вижу Леру.
Бедняжка… снова подключена к каким-то аппаратам. Снова в реанимации и снова такая же бледная и беззащитная. Надеюсь, я последний раз в жизни вижу ее по ту сторону двери реанимации.
— Из наркоза ее вывели, сейчас отдыхает.
Лежит неподвижно уже без живота. Осматриваю палату и ищу малышку. Почему нет тут?
— А где моя дочь?
— Она на другом этаже. Отделение для новорожденных. Ее сразу забрали, как недоношенную, и поместили в бокс. Да не волнуйтесь. Выходят ее, не таких выхаживали.
— Мы можем увидеть ее?
— Вряд ли пропустят.
— Ну главврач же звонил или и туда еще надо звонок сделать? — Включаю наглость на полную мощь.
— Не надо, пойдемте.
Мы спускаемся по запасной лестнице для персонала. И тут же я попадаю на этаж, где хор детских голосов врывается в уши. Иду довольный, слушая эти звуки. Я хочу услышать свою девочку. На руках ее подержать хочу. Видеть, как растет…
— Мы на минуту. Где девочка после кесарева из реанимации?
— Вам нельзя.
— Игорь…. разрешил.
Медсестра окидывает меня взглядом, приклеивая бирку "блатной", и кивает идти за ней.
Парень остаётся в коридоре, а я иду за девушкой и среди одинаковых малышей ищу своего ребенка.
— Вот ваша дочь, даю вам минуту. Больше не положено.
Смотрю на еще фиолетовое сморщенное личико, как маленькое тельце лежит запеленованное на боку и как она морщит крошечный носик. И, не сдерживаясь, довольно улыбаюсь. Моя… Чья же еще. Лера так волновалась и, хоть я запретил говорить об этом и сомневаться, но знал, что она все равно думала об этом постоянно. Не так любил ее китаец, чтобы суметь дать жизнь такому чуду.
— Вам пора, — слышу голос девушки за спиной и достаю телефон, чтобы сделать несколько снимков. Посылаю ей
