Я торжествующе улыбался. Во-первых, потому, что моя догадка блестящим образом подтвердилась, а во-вторых, потому, что сделал я ее, не заморачиваясь какими-то немыслимыми логическими заключениями и чисто по интуиции! Все сошлось! В десятку!
– Бинго! – сказал я, страшно гордясь собой, и оттого, видно, выглядел слегка по-идиотски.
– Что «бинго»? – переспросил Хмурый.
– Ну… – снисходительно ответил я. – То, что… видишь! Криса переселили сюда – и тут же нашли ключ бугра вашего. Выходит дело, что подозревать можно Криса, или же кто-то хочет, чтобы мы его подозревали.
– Охренеть можно! – Хмурый всплеснул руками. – Да этот ключ могли ногами запинать туда случайно, или же сам этот шахтер на них шестерил… Да и вообще… ты этого Криса допрашивал?
– Нет, он спит, – сказал я, поморщившись от досады, что Хмурый не понимает всей значимости моего открытия.
– Ну вот и выясни у него все, а с мужиком этим мы еще поговорим…
– Выясню, – сказал я, – а вы тут все обыщите, особенно койки наших туристов.
– Обыщем-обыщем, – пообещал Хмурый.
– И вообще, – спросил я, распаляясь, – почему в списке пассажиров бригадир не указал места, на которое переселил Криса?
– Он, может, у себя отметил, – невозмутимо изрек Хмурый. – Мы же только под конец рейса списки уточняем…
Хмурый отправил со мной четверых охранников. Это были бойцы, двое из которых дежурили вчера в вагоне-буфете, а двое – в вагоне с туристами. Как я и ожидал, эти люди мало что помнили интересного. Это психология: если тебя ставят на некую должность и говорят тебе: «Запоминай все и за всем следи», то после первых месяцев работы человек привыкает к некоему автоматизму. Мелочи ускользают от него, так как он ждет крупных неприятностей и происшествий и конечно же не находит их в повседневной жизни – синдром полисмена.
В первую очередь меня интересовало одно: когда я начал беседу с Дарби, бригадир, уходя из купе, сказал, что будет у охраны. Охрана подтвердила, что Джеймс заходил к ним и спросил, все ли в порядке, затем он ушел, не сказав куда. Прояснили этот вопрос только ребята из последнего вагона – охранники, сидевшие рядом с турелью.
Во-первых, они подтвердили, что Дронова попросила их открыть кабину, чтобы порисовать. А перед этим в районе трех они с ней играли в карты. Подозрительного не видели. Во-вторых, сказали, что примерно около часа ночи видели бригадира, который сказал, что, по слухам, в третьем вагоне везут контрабанду в виде цезия, и отрядил их в помощь на обыск.
Мы с Ириной ушли спать в свое купе. Вернее, она уснула, а я сидел и думал, тупо уставясь в окно, на которое вдруг наползла тень: поезд въезжал в тоннель, пробитый в хребте Гордия. За окнами гулко отражался о стены стук колес нашего поезда. Мы все ближе и ближе к заветной цели и все дальше от покоя и одиночества.
Около трех мой мозг был готов взорваться, и меня сморило сном, несмотря на стимуляторы.
Все началось, когда меня разбудил Хмурый, деликатно подергав за плечо.
– Вставай, Странный, есть кой-какие новости.
– Что? Уже? – вырвалось у меня. – Его нашли?
– Не знаю, нашли его или нет, – усмехнулся он, – но вот пистолет нашли – никто его не выкинул, так, по крайней мере, кажется. ПМ с глушителем и без одного патрона в обойме. Стреляли из него не так давно.
Я начал просыпаться.
– Так… – сказал я, зевая. – Ты не ложился, что ли?
– Я, в отличие от разных там суперсыщиков, вообще не сплю, – добродушно осклабился тот. – А еще скомканный кусочек пластиковой бумаги – я лично нашел в мусорном ведре в конце вагона, – продолжал Хмурый. – Вот.
Он протянул мне небольшой мятый обрывок пористого пластика, на котором печатными буквами было написано на империо:
ДАРБИ ЗДЕСЬ.
И тут с меня сошел весь сон: надпись была сделана мелком на бумаге для рисования! Опять, как тогда, после смерти итальянца! Дронова! Ее бумага и ее мелок!
– Ну Хмурый! – я развел руками. – Это ценнейшие улики, прям как в кино!
– Вот то-то и оно, – срифмовал он.
– Ладно, – кивнул я, стараясь говорить потише, так как Ирина еще спала. – Пойдем: я умываться, а ты мне рассказывай, где что нашел.
Пока я умывался и чистил зубы, Хмурый поведал мне, что записку он, как и сказал, нашел в мусорном контейнере, а пистолет – в рюкзаке того парня, Криса, который переехал. Пистолет был замотан в Крисов свитер, и отпечатков на нем не нашли, а вот на записке чьи-то отпечатки есть – надо проверить чьи.
Я внимательно слушал и старался думать, но у меня не получалось – с утра я всегда какой-то вялый и более бестолковый, чем обычно.
Отпечатки – это да! А вот пистолет… пистолет четко укладывался в одну линию с ключом бригадира и столь явно указывал на Паттерсона, что было ясно – это шелуха. Ну с какой стати убийце, вместо того чтобы просто выкинуть пистолет в окошко, забирать его с собой? Очевидно: дабы подставить какого-нибудь лопуха, про которого никто не думал. Это срабатывает в семи случаях из десяти – лопух начинает нелепо оправдываться, так как не был готов к подозрению на свой счет вообще, и времени он не запоминал, и про алиби не думал. Вот, пожалуйста! Есть подозреваемый, который так мало знает, что вызывает сомнения… Да… Как же мне сильно захотелось поболтать сейчас с Крисом! Еще сильнее, чем вчера. Ну а записка, выполненная в «добрых» традициях ЧП на горном заводе, где убили итальянца! Или же это простое совпадение, для того чтобы не пользоваться КПК? Кто-то кого-то предупредил? По самой простой логике – бригадир предупредил «крота» или же наша группа битком забита шпионами! Уф… Надо снять отпечатки всей группы, как-то аккуратно… надо договориться с официантами… чтобы не мыли стаканов…
– Хмурый, – я булькнул пеной во рту, – отпечатки надо снять незаметно… со стаканов, например…
– Ну ты хитер… – Хмурый всплеснул руками, – я прям просто поражаюсь тебе как человеку!
Я сплюнул в раковину и воззрился на Машиниста.
– Чего? – переспросил я, чувствуя, как по подбородку течет пена.
– Уж давно я предупредил одного из поваров! Дэн, проснись! – Хмурый выпучил глаза. – Ясен пень, что отпечатки надо сличить и ДНК на анализ тиснуть! Я тебе про другое…
Хмурый попросил выдать ему данные нашей группы, чтобы сделать запрос в свой клан. Я чувствовал себя тормозом Вселенной, поэтому несколько резковато ответил, что данные у гида, а она спит. Но сам, что помню, скажу. Хмурый только хмыкнул.
Затем я поплелся в буфет, на ходу вытираясь полотенцем. Проходя «верблюжатню», я потрепал по холке обрадованного Чембу. Меня пошатывало от недосыпа, и стальными колоколами перекатывались глухие удары колес поезда под полом вагона, удары, которые утомили, к которым привык и которые теперь напоминали о смерти и бессоннице.
В тамбуре перед буфетом стоял крепкий табачный перегар, и плавало сизое облачко от сигареты прислонившегося к стеклу шахтера. Это был один из участников нашей печальной вечеринки. Мы поприветствовали друг друга.
