это: «У нас теперь такие массы, что никому не позволят заигрывать с собой». «Это правда», — подумав, согласился секретарь.
А «принципиальная дамочка» между тем тщательно коллекционировала неполадки на стройке, усматривая их причины прежде всего в недостаточном количестве собраний, речей. «Дух падает у ваших людей», — приходила она к выводу. И предупреждала: «Так вот и чужое может проникнуть в сознание». Для поднятия духа и прислала, в частности, авторитетного товарища с лекцией о втором фронте.
Она даже раскраснелась от восхищения, докладывая, с каким успехом прошла на стройке лекция.
— Хочу особо, сообщить, Роман Романович, — обратилась она к секретарю горкома, — хочу сообщить, что народу присутствовало видимо-невидимо. У людей загорелись глаза.
Она обернулась и для подтверждения своих слов спросила:
— Так ведь, Захар Петрович?
— Абсолютно верно, — согласился Шафорост.
Жадан только теперь заметил Шафороста. Секретарь ободряюще улыбнулся докладчице, и та, принимая еще более «принципиальный» вид, пустилась в обобщения, какие лекции следует читать рабочим, каких лекторов посылать в массы…
Поймав недружелюбный взгляд Жадана, улыбнулась, намереваясь, видимо, упрекнуть его при всех: «А вы вот, товарищ Жадан, должна сказать со всей партийной принципиальностью, недооцениваете пропагандистскую работу и вообще забросили ее». Но не сказала, ведь он член горкома, чего доброго, при случае может и припомнить. Блеснув белозубой улыбкой, обратилась к нему:
— Вот и товарищ Жадан здесь. Человек принципиальный, авторитетный. Он и сам может сказать.
— Да, я скажу! — поднялся Жадан.
И чего никогда с ним не бывало — разволновался. Какое-то время не знал, с чего начать. Чтобы не сорваться на крик, а ему хотелось даже кричать от возмущения, он начал с общего:
— Война, как известно, разгорается. Конца ей еще не видно. Мы должны уже сейчас, без промедления, из тех же солдаток и подростков готовить смену ушедшим на фронт.
— Безусловно, — подтвердил секретарь и недоуменно пожал плечами. — Но это, Иван Кондратьевич, кажется, не на тему.
— Очень на тему, — парировал Жадан и рассказал о собрании солдаток.
Совещание загудело. А Жадан, глядя на лектора, которого совершенно не интересовало, что произошло после его выступления, не выдержал и сорвался на грубость:
— Наш уважаемый лектор похож на того петуха из народной пословицы, что прокукарекал, а там пусть хоть и не рассветает.
Началась перепалка.
Многие из пропагандистов и секретарей с предприятий, которые, видимо, уже сталкивались с «принципиальностью» этой дамочки, недолюбливали ее и теперь рады были кольнуть:
— Вот так подняла дух!
— Принципиально подняла!..
Не без труда секретарь горкома унял разбушевавшиеся страсти.
Из горкома Жадан и Шафорост возвращались вместе. Шли молча под впечатлением инцидента с лектором и его защитницей. То, что секретарь горкома, вникнув в суть дела, встал на сторону Жадана и назвал подобные лекции шарлатанством, ошарашила Шафороста. Он корил себя за неосмотрительную поддержку лектора — откуда только он на его голову взялся! — и злился на инструкторшу, которая повела себя слишком уж глупо, а из-за нее и он очутился в неудобном положении. Он не думал, насколько действительно вредна или полезна та лекция, да и не хотел об этом думать. Его больше волновало то, что он, Шафорост, с мнением которого всегда считались, предстал сегодня перед совещанием в невыгодном свете.
Жадан не трогал его. Не хотел раздражать. Видел, что тот и так злится, нервничает, в завел речь о погоде. Известно ведь — когда людям не о чем говорить, они обращаются к погоде. Но погода сейчас их действительно тревожила. И не меньше, чем лекция. Хотелось тепла, чтобы не тратить силы еще и на расчистку снега. С утра вроде бы повеяло оттепелью, даже заненастилось по-весеннему, но к ночи снова похолодало.
— Опять царапнул морозец, — проронил Жадан и, чтобы не перейти на неприятные рассуждения, улыбнулся, ощущая прикосновение редких снежинок, приятно освежающих лицо…
— Царапнул, ну его к лешему, — отозвался Шафорост и поскользнулся.
Сегодня он преждевременно сменил валенки на ботинки. Обледенелый асфальт, коварно припорошенный снежком, заставлял его скользить то в одну сторону, то в другую, и Жадану приходилось поддерживать спутника. Но оттого, что Жадан ступал уверенно, а его, Шафороста, надо было поддерживать, он кипятился еще больше.
На стройке они разошлись. Шафорост пошел в контору, а Жадан завернул к ночной смене солдаток. Захотелось под свежим впечатлением рассказать о совещании. Женщины зашумели. Не обошли и Жадана:
— А куда же вы глядели, начальство, насчет лектора?
— На кой черт прислали нам его? Чтоб голову морочил?
— Такого бугая только в плуг запрягать!
Из разбушевавшегося осиного роя Жадан возвращался хоть и ужаленный, зато довольный. Только он вошел в партком, как за ним прибежала испуганная секретарша.
— Зайдите, Иван Кондратьевич!
— Что, зовут?
— Да нет… Но я боюсь. — Чего?
— Еще подерутся!
— Подерутся? А кто же там?
— Шафорост.
Приезд Морозова вывел Шафороста из себя. Он не ждал его. Думал, что Морозова переведут на другую работу. В этом уверяли в горкоме, поговаривали и в обкоме. После «воскрешения» Лебедя, особенно после того, как здесь побывал генерал, спасенный им, авторитет Шафороста у городского руководства значительно окреп. Шафорост чувствовал себя уверенно. Он надеялся расквитаться с Морозовым и Жаданом за пережитое во время наветов на Лебедя. О, он никогда не забудет своего тогдашнего позора! Но Морозова не было, а Жадан всякий раз, когда Шафорост в пылу гнева начинал стычку, умело избегал ее, и это утихомиривало его горячность. И вот приехал Морозов. Любое его замечание вызывало у Шафороста раздражение. Ему казалось, что Морозов зарится на сделанное под его, Шафороста, руководством, мерещилась зависть к его авторитету, злые намерения и происки.
Зная болезненную мнительность Шафороста, Морозов решил пока что не касаться его крутых действий на стройке. Не мог же он с первого дня вступать в спор. Намечал сегодняшним вечером, пока Жадан в горкоме, посидеть вдвоем, потолковать о неотложном. Но секретарша доложила, что Шафороста не нашла.
— А где же он?
— Говорят, ушел в горком.
Морозов удивился. Он знал, что Шафоросту совсем не обязательно присутствовать на совещании в горкоме, тем более что они условились встретиться и поговорить о делах. То, что Шафорост без предупреждения оставил стройку в столь горячую пору, вывело Морозова из равновесия. Но еще больше вскипел он, когда просмотрел списки людей, которых следовало вернуть на стройку с других заводов. В этих списках непременно должны были быть фамилии главного инженера Додика и обер-мастера Шевчука. Об этом он из Москвы напоминал Шафоросту специальной телеграммой. Однако ни Додик, ни Марко Иванович до сих пор отозваны не были и вообще в списках не значились. «Это уж черт знает что!» — возмутился Морозов.
Как раз в этот момент вернулся
