на себя эту благородную и возвышенную миссию. Король Виктор Эммануил II поддержит его в этом, а Италия — единственное государство в католическом мире, которое может поспособствовать папе выполнить эту историческую миссию. Церковь, освободившаяся от несвойственной ей светской власти, не потеряет себя, а, наоборот, освежится, омолодится. Она была сильна во времена, когда демонстрировала свою моральную силу и превосходство, а не в те периоды истории, когда, одетая в великолепные одежды, пребывая в сытости и роскоши, занималась только обогащением.
Кавур резонно полагал, что для части верхушки Ватикана его предложения будут сродни уходу с политической сцены, но для епископов и низшего духовенства это будет истинным благом. Когда у главы правительства интересовались, что при этом государству надо будет много уступить, а церковь вновь приобретет моральную силу, то Кавур отвечал, что не боится «свободы ни в одном из ее проявлений»[550].
Однако переговоры с Ватиканом ни к чему не привели. Хотя в окружении понтифика были люди, которые соглашались на союз с властями Италии, а Кавур хитро предложил за сделку огромные деньги[551], кардинал Антонелли в конечном итоге заблокировал дальнейшие переговоры, а Пий IX, разгневанный очередной «ампутацией» территории его государства, поддержал первого министра. Противостояние Турина и Рима перешло на новую ступень. 18 марта 1861 года Пий IX издал энциклику Iamdudum cernimus, где осудил прогресс и либерализм, выступил в защиту светской власти понтификов и предал анафеме итальянское правительство в Турине. На это Кавур философски заметил, что «время является могущественным союзником того, кто на стороне разума и прогресса»[552].
Одновременно с переговорами с Римской курией Кавур активно секретничал с Наполеоном III. От Франции, продолжавшей держать войска в Риме, зависело очень много в решении «римского вопроса». Император не раз говорил, что хотел бы как можно быстрее вернуть войска домой, но эти намерения наталкивались на мощное давление французских католиков и их могущественное лобби при дворе. Тем не менее Наполеон III пошел на контакты по этой проблематике и даже сформулировал конкретные предложения. По словам Смита, «французы призвали Кавура изо всех сил стараться завоевать доверие папы с помощью политики примирения, а в какой-то момент принц Наполеон даже предложил отдать Пию IX либо Эльбу, либо остров Сардиния в обмен на Рим»[553].
А Эдгард Холт добавляет, что, «несмотря на разрыв в дружеских отношениях между Францией и Италией, Наполеон III был готов рассмотреть возможность компромисса по римскому вопросу, который можно охарактеризовать как крайнюю уступку Наполеона, высказанную в середине апреля в письме принца Наполеона. Она предусматривала признание Италии Францией и вывод французских войск из Рима при условии, что Италия пообещает не нападать на нынешнюю территорию папы и предотвратит, если необходимо, силой любое нападение со стороны других противников папства. Кроме того, Италия согласится на формирование папской армии из 10 000 человек, которые могли прибыть из зарубежных католических стран. Это был замечательный компромисс, поскольку был бы приятен французским католикам… и в Италии его можно было бы представить как большой шаг вперед, так как Рим наконец освобождался от французских войск. Кавур осознавал важность вывода французских войск, но он также понимал, что данные условия Наполеона отложат на неопределенный срок итальянскую оккупацию Рима и будет трудно добиться их принятия парламентом. Он был готов попробовать, но Наполеон не подтвердил свои предложения и никаких конкретных действий не последовало»[554].
* * *
Венеция была еще одной болевой точкой итальянского общественного сознания и персонально главы правительства. Решение данного вопроса, с учетом позиции Вены, рассматривалось, прежде всего, в плоскости вооруженного противостояния и завоевания военного трофея. Кавур не разделял националистического порыва волонтеров, который смог бы, наподобие похода «Тысячи» на юг Апеннин, быстро сломить империю Габсбургов и включить Венецианскую область в состав Италии. Кавур полагал, что страна не в состоянии в одиночку бороться с Австрийской империей, поэтому его политика в этом вопросе на протяжении 1860–1861 годов продолжала прежнюю линию — обеспечение международной поддержки и подрыв Австрии изнутри.
Турину пришлось полностью отказаться от всякой мысли о новой войне с Австрией, поскольку все силы были направлены на объединение с югом и решение связанных с этим проблемных вопросов. Кавур попытался укрепить границу с Австрией, перебросив часть армии в Ломбардию и Эмилию, но это было все, что Пьемонт мог позволить себе в те месяцы. Рассчитывать на международную помощь не приходилось. Более того, Австрия заручилась поддержкой Пруссии и России в вопросах обеспечения своей безопасности. Хотя Великобритания благосклонно отнеслась к объединению Италии, но одобрять военные авантюры Турина также не входило в ее планы. Франция выступила против силового решения проблемы Королевства обеих Сицилий и нападения на Папскую область. Включение юга в состав объединенного итальянского государства не вызвало в Париже восторгов. «Кавур, — утверждает Смит, — находил политику Наполеона III настолько загадочной и противоречивой, что никаких твердых планов на следующую войну составить было невозможно. В конце ноября император заверил одного итальянского чиновника, что он все еще намерен сражаться против немцев за границу на Рейне, но одновременно сказал англичанам, что он категорически не одобряет борьбу Кавура против Бурбонов и не думает, что Южная Италия пойдет на то, чтобы долго оставаться единой с севером. Даже в разговоре с австрийцами Наполеон называл политику Кавура на юге ошибочной и заверил свергнутого короля Франциска II, что в сопротивлении „пьемонтской агрессии“ справедливость и закон на его стороне»[555].
Кавур продолжал контакты с венграми, румынами и славянами, чтобы сделать правителей Вены уязвимыми со стороны их собственных подданных. Совместная борьба против Габсбургов повышала шансы заполучить Венецию и другие территории, населенные итальянцами. Не ограничиваясь словами, Турин негласно подстрекал недовольных и переправлял оружие в соседнюю страну, что несколько раз становилось достоянием гласности и скандалов, повлекших протесты Австрии и международного сообщества.
Как справедливо замечает Смит, сардинские власти, уходя от ответственности, «всю вину возложили на Гарибальди, удобного, хотя и невинного, козла отпущения, а послам Пьемонта было поручено распространить историю, что собственником оружия является Гарибальди, безответственно стремившийся использовать его в целях совершения революции в Восточной Европе. Это была еще одна подходящая возможность умалить высокое уважение, которым пользовался бывший диктатор Неаполя за границей. Но этой истории не поверили, а Рассел подтвердил свою веру, что Кавуру больше доверять нельзя»[556].
Для Италии, находившейся в стадии становления, Венецианская область в составе Австрийской империи оставалась слишком высокой и недостижимой целью.
* * *
Однако главное внимание Кавура было направлено на решение внутренних проблем. Он полагал, что в отношении действия конституции, разделения властей, введения на всей территории жесткой
