— Тут уж ты сам разбирайся, не маленький. И не забудь в воскресенье на исповедь сходить.
Я оторопел:
— Какую исповедь?
— О прелюбодеянии конечно.
— А… зачем?
«Мамочка» вздохнула, глядя на нерадивое чадо:
— Александр, ты очень редко исповедуешься, будто за тобой грехов нет. Ну да пока о них не знают, и бог-то с ними, но в данном случае, я думаю, о вашем свидании с Татьяной Фёдоровной уже многие прослышали, да и сама она, очевидно, грех замаливала. Потому и тебе не стоит утаивать обстоятельства встречи пред церковью. В глазах общества это слишком неприглядное занятие. Повинись, дело молодое, с кем не бывало.
Во, ёксель-моксель, других забот у нас нет! Опять тащиться на «беседу» к этому въедливому попу. После убийства мною мордокрыса с компанией он, помнится, чуть душу из меня не вытряс, выясняя, «почто и во имя чего» я так скверно с нехорошими дядями поступил.
Вот о чём ему рассказывать? О сексе «унылом, монотонном»? Ха, отличная мысль. Пожалуюсь-ка я на загубленный в моей душе юный романтизьм, вдруг он посоветует кандидатуру для интима. Симпатичную и с богатым опытом. «Как жить дальше, отче, когда даже приватное общение не согревает сердце?»
Не посоветовал. Эх, пастырь душ заблудших. Лучше б ты мне вместо получасовой лекции о нравственности парочку адресочков указал, где будут биться в унисон сердца и тело телом сможет насладиться.
Из церкви я вывалился морально вымотанный и с огромным желанием выпить. Автоматически бросил несколько медяков, проходя вдоль шеренги просящих милостыню, и наткнулся взглядом на стоящего в конце солдата-инвалида, у него одна нога ниже колена была деревянная. Вылитый Джон Сильвер![95] Вспомнились слова исповедника о добрых делах в отношении сирых и убогих.
— Где ногу потерял, солдат?
— На югах… вашбродь. — Солдат слегка замялся с ответом и на всякий случай решил признать во мне благородие.
— И где ж на югах?
— Дык под Самаркандом, вашбродь.
— Повоевал, стало быть?
— Семь годков пески басурманские топтал, вашбродь.
— Здесь оказался какими судьбами?
— После ранения проездом в Енисейск следую, на побывку значитца.
— А на паперти почему стоишь?
— Дык пешком-то мне тяжко, а за место на барже денег треба. Соберу и двинусь.
— Ясно. Зовут как?
— Ерофеев.
— Ел давно, солдат Ерофеев?
— Вчарась угощали.
Так-так, угощали — это, скорее всего, водки налили. Ну, может, ещё и закусить маленько дали. Эх, житуха солдатская! А вид у него, несмотря на деревянную ногу, довольно бравый: мундир чист, волосы причёсаны.
— Держи четвертак, и пойдём в трактир, накормлю. Как поешь, расскажешь о войне с азиатами.
— Благодарствуйте, вашбродь, эт мы завсегда готовы! — обрадовался инвалид.
Ни в одном из местных предприятий общепита я до сих пор не бывал. Значит, настало время познакомиться. Три комнаты, ничего примечательного, я таких питейных заведений в кинофильмах много повидал.
Навстречу половой[96] кинулся, с лёгким сомнением меня осмотрел, но всё же признал мой возраст и вид достаточными для культурного обслуживания. Вежливо поклонился и подобострастно спросил:
— Чего барин желает-с?
И тут же буркнул мне за спину:
— Я тебе говорил больше не приходить? Пошёл вон!
Ого, солдат успел уже и с обслугой трактира поцапаться!
— Он со мной. Организуй-ка нам, братец, столик отдельный. И подальше от этих, — махнул я рукой в сторону двух подвыпивших крестьян, сидевших за ближайшим столом.
— Сей момент-с! Пожалуйте вот сюда.
Ага, я гляжу, вторая комната здесь почище, а в последней даже стулья вместо лавок стоят, и скатерти на столах имеются… Чистые. Красота!
— Давай щи, кашу, мясную нарезку, огурчики солёные и шкалик вина хлебного. Есть хорошее?
— Есть, как не быть-с!
— Смотри, а то знаю я вас.
— Не извольте-с беспокоиться, барин.
— Не дай бог гадость какую-нибудь подашь! Пеняй на себя.
Присев, пригляделся повнимательнее к посетителям. Через столик сидит здоровый, бородатый купчина и лопает за двоих, по соседству ещё двое расположились и тоже усиленно налегают на принесённую снедь. Один периодически покашливает и запивает кашель водкой. От этой картины мне почему-то вспомнилась реклама лекарства из такой далёкой прежней жизни: «Всей семье даём совет… пить… при кашле».
— Александр?!
Ух ты, глазам своим не верю! В зал вошли вояки, с которыми я в прошлом году на переправе под Канском познакомился. Зачастили в Сибирь ребята. Интересно, опять на Дальний Восток или, может, в Китай нынче скачут? Мне Михаил Лукич проговорился по секрету об их предыдущей поездке. Нашёл секрет. Да казаки, побывавшие в походе, уже давно всем о своих приключениях разболтали.
Встал, поприветствовал:
— Граф! Поручик! Какими судьбами?
— Проездом.
Да кто бы сомневался!
— А мы гадаем, вы это иль не вы. Выросли, возмужали.
— О-о, мне ещё расти и расти. Прошу, господа, присаживайтесь к нам. Не побрезгуйте.
Граф окинул взглядом вскочившего и замершего по стойке смирно солдата.
— Надеюсь, мы не помешали?
— Нет, господа. Я собирался послушать о боевых действиях на южных границах империи.
— Если вы не против общей компании, то мы бы с удовольствием к вам присоединились. Рассказы очевидцев весьма познавательны.
О, с простым солдатом не погнушались за одним столом отобедать. Верно я понял при первой встрече — нормальные ребята.
— Вам, господа, всегда рад.
Пока накрывали на стол, мы с вояками успели обсудить события прошедшего года, а как только принесли спиртное и половой разлил его по рюмкам, я провозгласил тост:
— Во славу русского оружия!
Недурственно посидели. Массу любопытного я узнал о войне в Средней Азии. Меня даже армейской службой попытались соблазнить, да не поддался я. Солдат Ерофеев, оказалось, хоть и участвовал в боях, но в основном-то за лошадьми ухаживал. Недолго думая, предложил ему конюхом ко мне пойти: дворник Семёныч с конюшней еле справляется, у него забот и без неё в избытке. Захмелевший инвалид, вскочив, изъявил желание немедля приступить к своим обязанностям, еле его обратно за стол усадили. Завтра посмотрим, какой нам работник достался.
