– Я не о том, как это выглядит для масс и для отчётов, не о том, как будет представлено в суде, – грустно покачал головой Рик. – А о том, что знаю сам. Ни один отчёт не зафиксирует, что я не просто был вынужден – я хотел его убить. Я хотел перекрутить его в то же мясо, каким он считал живых людей. Я не сожалею, и я был рад его смерти. И вы всё ещё хотите оставить такого полицейского на службе? Тогда вы безумец.
– Комиссар…
– В следующий раз я снова посчитаю, что преступник должен умереть, – не дал он остановить себя, чтобы полностью донести эту мысль. – Снова вместо наручников в ход пойдёт пистолет. Стоит им начать угрожать моей семье – а такие ублюдки будут угрожать, вам ли не знать! – и начнётся самосуд без правил. Я уже сорвал эту резьбу, и обратно винт не выкрутить. Простите мне всё это сейчас, и через месяц, или через год я превращусь в Беккера, который служит не людям, а самому себе. Если меня не хочет наказывать закон – я сам накажу себя. Потому что справедливость стоит выше того, что написано в вашем рапорте.
Тяжело дыша, он закончил тираду, в напряжении сжимая кулаки. Хартман смотрел на него, хмурясь всё больше, и всё громче скрипела в его пальцах шариковая ручка. В висок стучало. В повисшем молчании Рик почти слышал, как рвано колотилось его сердце – будто надеялось, что несмотря на все признания и просьбы он сохранит звание и вновь пойдёт защищать людей, что ничего не изменится, что предназначение его спасения в Афганистане останется прежним. Но теперь защищать людей нужно от него самого и от того, на что он оказался способен. Ничего не будет по-прежнему.
– Вы… и правы, и неправы одновременно, – предельно тихо начал директор, и в глазах его мелькнула пыль долгих лет опыта службы. – Да, многие полицаи дуреют от своей власти. Это не секрет. Но среди таких никто не видит границы, которую так ясно видите вы. Я изучал ваш послужной список и знаю, что такими стражами Германия может гордиться. Какого бы мнения вы не были сами о себе, моё уважение сейчас вы точно заслужили. Но если сегодня вы уверены, что сложить полномочия – это защитить людей от монстра, который может родиться завтра… То я принимаю вашу отставку.
– Благодарю, директор, – с бесконечным облегчением выдохнул Рик, вытянув из кармана удостоверение и положив его на стол рядом с «Вальтером».
– Служба и ранение в ЕВПОЛ уже гарантируют вам хорошую пенсию, даже несмотря на возраст, – Хартман задумчиво пригладил усы. – Но я попробую замолвить за вас словечко, чтобы благодарность нашей страны чувствовалась весомо.
– Буду признателен, но это лишнее, – легко поднявшись со стула, Рик не мог сдержать улыбки. Свобода играла на языке пряной корицей, и он протянул Хартману руку на прощание: – Я только недавно понял, что в жизни есть тысяча вещей, которыми можно заняться, и для которых я ещё совсем не стар.
– Хорошо, что вы это осознали сейчас, – вздохнул Хартман, крепко пожимая его руку в ответ. – В моём возрасте уже поздно вспоминать, что годы службы уничтожили два брака, а дети видели меня лишь по праздникам. Удачи, герр Шаттен.
______________________________
58 - Погоны Федеральной полиции, высшие из возможных рангов, украшаются помимо звёзд дубовыми листьями (самый младший из подобных рангов можно читать как «бригадный генерал»).
***
С недавних пор к больницам у Лоры было стойкое отвращение. И пусть Кэтрин лежала не в «Панталонах Марии», а в скромном госпитале в Санкт-Паули, где не впервой было прочищать организмы от интоксикации, один только запах хлора и лекарств неприятно крутил желудок. Но бросать там подругу было верхом подлости, и если Рик с утра отправился в комиссариат, то Лора знала, где её точно ждут с ворохом фруктов, соков и мятного желе в ярких баночках: она помнила, что именно помогало бедняжке с похмелья.
К удивлению, сочувствующее выражение лица не понадобилось. Несмотря на бледность и воткнутую в предплечье капельницу, Кэт довольно бодро уплетала свободной рукой больничный обед с поставленного перед ней на кровать столика. И даже не сильно расстроилась новости, что Шефферам удалось удрать.
– Знаешь, Ло, я уверена, что фрау была тут ни при чём, – поковыряв пластиковой вилкой салат, пробормотала она, выслушав рассказ о том, что было после того, как таблетки отключили её сознание.
– Ну да, совсем ни при чём: Кэт, она провожала всяких одуревших богатеньких сынков к несчастным изуродованным людям в подвале. Наверняка это она и находила клиентов на такую специфичную забаву. Ты бы слышала, что рассказал Рик, как оттуда вытаскивали тела. Да они в большей части своей давно сошли с ума от боли, а кто понимал суть происходящего – просили их убить, – Лора передёрнулась, снова представив эту картину. Наверное, если бы не обвивавшие её ночью крепкие руки – сна бы лишилась надолго.
– Ты не понимаешь, – Кэт закатила глаза и посмотрела на неё даже как будто со снисхождением: – Адалинда… глубоко несчастная женщина. Да, женщина, и не надо так на меня смотреть! – фыркнула она на промелькнувший у Лоры скептицизм. – Думаешь, ей нравилось постоянно ложиться под нож, чтобы только выпилить из себя красотку? Да она после каждой операции сидит на обезболивающих. А всё ради придурка-братца, который упорно видит в ней мужчину. Он единственный продолжает называть её Альбертом, да ещё и в мужском роде. Но если это он сказал ей сделать из её салона концлагерь с инвалидами, то она не могла отказать.
– Это не оправдание тому, что происходило там с её подачи, – осталась при своём мнении Лора, однако сверкнувший в глазах Кэт интерес к жизни здорово обрадовал. – Лучше расскажи, как ты тут.
– Ну, если не считать того, что мне полночи промывали кишки… Фу, боже, врагу этого не пожелаю, – она поморщилась и отложила вилку на край столика. – То в целом хорошо. Завтра уже можно будет вернуться домой, как только полностью прочистят кровь от всякой гадости.
– И… какие планы? – осторожный вопрос был полон опасений. Одно дело – вывести из отравления тело, но мозгам помощь нужна куда более весомая.
Кэтрин поёрзала на кровати, взгляд забегал по стенам палаты. Она будто не могла решиться что-то сказать, и пришлось её слегка подтолкнуть, доверительно накрыв холодные пальцы своими. Вздрогнув, Кэт несмело улыбнулась ей – не так, как раньше, своей широкой улыбкой вечного оптимиста, а скорее виновато.
– Слушай, мне так стыдно, что приходится просить… Но я надеюсь, ты поймёшь. Не могла бы ты… съехать с нашей квартиры? – чересчур торопливо выпалила она, внезапно залившись густым румянцем.
– Что? – удивлённо распахнула глаза Лора, ожидая совсем не этого.
– Ну, у тебя теперь же есть комиссар, вы там как-нибудь разберётесь, ага? А я тут… в общем, ночью мне помогала одна медсестра. Она милая, мы разговорились, и оказалось, что она ищет жильё. И её даже не пугает, что встретились мы, когда она держала передо мной таз, так что…
– Эй-эй, притормози, – усмехнулась Лора тому, как затараторила Кэт все эти оправдания – привычно. Хороший знак. – Конечно, я освобожу квартиру. А с чего вдруг ты так краснеешь? Неужели…
