Хочется сказать, что она бессердечная сука, но, глядя на эту давно уже не человеческую маску вместо лица, вдруг понимаю — Анжела посчитает это комплиментом, доказательством своей правоты и неоцененности.
— Я платила козлу, чтобы он держался от тебя подальше и обеспечивал девчонку. Не моя вина, что он оказался конченым человеком.
— Вы бы были идеальной парой: два эгоиста, только один сидит на наркоте, а другая — на игле собственного тщеславия.
— Это все? — вскидывается Анжела, видимо решив сыграть партию на своих правилах и свалить в закат без поражения. Этакое «последнее слово».
— Нет, не все. Элли передает тебе привет.
Она очень старается сохранить лицо, но паника проступает под рваными пятнами от шеи до лба, как будто у Анжелы очень быстро развилась тяжелая болезнь.
У меня было подозрение, что история с фотографиями, которые «вдруг» очень вовремя оказались в руках адвокатов Элли, странно… странная. Тем более, что наш бракоразводный процесс шел к концу, а попытки второй стороны использовать компромат были очень вялыми и неубедительными. История Анны натолкнула меня на интересные мысли, и я сам позвонил Элли. Сказал, что мы не можем быть друзьями, но и врагами нам становится незачем, и что я-то из скандала точно выкарабкаюсь с минимальными повреждениями, а вот во что превратится ее жизнь и попытки найти следующего мужа — хрен его знает. И просто так, «на дурака», сказал, что Анжела во всем созналась.
И не прогадал.
— Вы с ней решили помириться? — пытается скрыть панику Анжела, но моя злая улыбка рушит ее слабую оборону. — Лука, я делала то, что…
— Что считала нужным, — обрубаю я. — Только причем тут я?
— Ты выбрал не ту женщину, я должна была вмешаться.
— Какой пункт нашего делового соглашения вменял тебе в обязанности распространение личной информации с целью шантажа и извлечения личной выгоды? — Я хватаю ее за локоть, разворачиваю к себе и заставляю посмотреть мне в глаза. Хочу на всю жизнь запомнить, как выглядит агония разоблаченной гадюки. — В твоих интересах вспомнить этот пункт максимально быстро, пока во мне еще осталась брезгливость, из-за которой я до сих пор тебя не придушил.
Она пытается вырвать руку, но быстро сдается.
— Ты не имел права так со мной поступать, — шипит Анжела, наконец, сбросив маску. — Я сделала тебя для себя, а не для какой-то выскочки с лошадиным лицом.
Если бы она была мужчиной, я бы превратил ее лицо в месиво из крови, слюней и соплей.
А об это даже руки марать не хочется.
Главное, что теперь у меня есть признание — и оно накрепко закроет рот голосу совести, который слабо, но все же пытается найти для этого монстра слова оправдания.
Одному Создатель все же научил свое Творение: я могу быть черствым, глухим и безжалостным.
Глава семьдесят седьмая: Одиночка
Я не умею быть в отношениях.
Не знаю, как правильно, как лучше, и до сих пор пытаюсь спрятаться в скорлупу, когда мир вокруг накрывает шторм страшных для меня эмоций и чувств.
Но одно я знаю совершенно точно: я больше не хочу быть в безопасности.
Как огня боюсь боли, разочарований и того, что даже с Лукой у нас все может быть лишь на время, на полгода или год, или даже два, а потом я снова останусь одна.
Кто-то скажет, что мать никогда не будет одинокой, что жить можно ради сына и что мужчина — совсем не обязательный объект в жизни женщины. Но этот кто-то, скорее всего, ни разу не возвращался в пустую квартиру, где тошно одной в полной тишине, и не засыпал с ребенком на руках, осчастливленный материнством, но раздавленный пустотой вокруг. В вакууме хорошо до тех пор, пока не высовываешь нос наружу. А находить счастье в одиночестве могут лишь те, кто слишком устал от жизни в неидеальном мире людей.
Поэтому три дня с Артемом становятся для меня настоящим откровением: он всегда будет для меня тем самым особенным человеком, о котором всегда буду вспоминать с улыбкой и на которого будет похож мой сын. Без злости и разочарования. Мы не сможем быть друзьями — мы будем просто… нами. Большой непонятной формой, внутри которой есть два существа, способных простить и отпустить, вышвырнуть копья прошлых обид и нормально общаться совершенно обо всем.
Но я ведь никогда не любила его.
Я страдала, умирала и сходила с ума не потому что из моей жизни исчез Артем. Я умирала, потому что вместе с ним моя жизнь снова стремительно скатилась в существование одиночки: серое и однообразное. Мне было ярко с ним. Я, как бабочка, любила чувство жизни, а не мужчину, который его давал.
А еще — теперь я достаточно взрослая, чтобы не стесняться этого — мне нравился наш секс.
Но Лука… Это совсем другое.
Моя боль по нему — тянущая, бесцветная, тупая, словно размеренные удары маятника в распахнутую рану. Я не плачу, не страдаю и не хочу засунуть голову под подушку. Не могу даже пожалеть себя за очередную глупую ошибку.
Я улыбаюсь и ношу маску арлекина: легко и запросто.
И заживо сгораю внутри.
Особенно в тот день, когда нас с Хельгом выписывают из больницы, и Лука присылает водителя отвезти нас домой. Артем пожимает плечами, когда я говорю, что на этот раз мы справимся сами, но на всякий случай переспрашивает, можно ли ему брать сына.
Мне уже не страшно и не стыдно подойти к нему, чтобы поцеловать в щеку и дать в ответ поцеловать себя.
Мы — это просто мы. Не друзья. Но что-то одно на всю жизнь.
— Я не забираю назад свои обещания. Только, пожалуйста, держи его подальше от твоих «подруг».
— Да в жопу их всех, Жень, — как обычно по-простому отмахивается Артем.
— И слова эти лучше тоже держи при себе, — смеюсь я.
Мы с Хельгом забираемся в машину, но в последний момент Артем наклоняется к двери и говорит:
— Я рядом, малыш. Не только если что-то случилось с Хельгом. Просто… В общем, просто знай, что ты всегда будешь матерью моего сына. Это больше, чем любая другая женщина в моей жизни.
«Я знаю», — одними губами отвечаю я.
Но буду верить, что в моей жизни уже есть Мужчина, который спрячет меня от всех напастей. И что для нас еще не поздно.
Татьяна Павловна на радостях, что ее не выгнали, практически ходит за мной по пятам и чуть не плачет, когда я оставляю на нее Хельга и прошу присмотреть за ним пару часов.
В такое время Лука может быть только у себя: пара случайных вопросов водителю по дороге домой, и я знаю, что не ошиблась в своих предположениях.
И пока я еду к нему по ночному заснеженному городу, от сомнений и страха не остается и следа. Я знаю, чего хочу, знаю, кого хочу. Знаю, кем хочу быть рядом с этим человеком.
И самое главное — я готова сказать то самое важное, что когда-то поклялась не произносить вслух.
