— Им уже случалось восставать, — заметил я.
— И они сделают это снова. Мы не только уничтожим за пасы маиса, но и наймём распространителей слухов, которые примутся кричать, что пожар устроен самим вице-королём. Что кое-кто видел, как здания поджигали soldatos из дворца.
Я расхохотался.
— Матео, что ни говори, а ты величайший драматург цивилизованного мира.
— Ты переоцениваешь мой талант, — отозвался он с деланной скромностью.
128— Мы осуществим свой план под прикрытием mascarada, — заявил Матео.
Уж не помню, amigos, говорил ли я вам, что в колонии по любому поводу устраиваются массовые гулянья. Народ высыпает на улицы, чтобы отпраздновать прибытие королевского флота, порадоваться победам, одержанным королём в Европе, почтить дни памяти святых, вступление в должность епископов или вице-королей... Короче говоря, поводов для массовых сборищ в Новой Испании хоть отбавляй.
Из всех видов празднеств я более всего любил красочные карнавалы и маскарады, и, как объяснил мне Матео, именно такое мероприятие затевалось в городе. Официальным поводом для празднования объявлялось счастливое разрешение от бремени королевы, подарившей его величеству в Испании принца, но вдовая дочь дона Сильвестро, навестив нас в очередной раз, рассказала, что в действительности власти хотят отвлечь этим народ и ослабить недовольство.
— Теодора говорит, — объяснял мне Матео, — смысл mascarada в том, чтобы люди на время забыли о пустых желудках. Вице-король знает, какое настроение царит в городе, и решил применить испытанный приём: всякий раз, когда он объявляет о дополнительных поборах на какую-нибудь затеваемую королём войну, обязательно возникает и повод для очередного карнавала. Вот и на прошлой неделе дон Диего собрал городских нотаблей и заявил, что необходимо устроить mascarada в честь прибавления в королевском семействе. Это даст нам возможность, надев маскарадные костюмы, появиться на улицах. Ну а уж костюмами Теодора нас обеспечит.
Но когда слуги доньи Теодоры принесли нам костюмы, Матео, взглянув на них, испытал потрясение, а потом пришёл в ярость.
— Чтобы я напялил это барахло! Да никогда!
— Разумеется, — согласился я, едва сдерживая смех. — Это просто насмешка Рока.
На самом деле дочь дона Сильвестро подобрала самые популярные и подходящие для нашей цели маскарадные костюмы — Дон Кихота и его неизменного спутника, упитанного Санчо. Одного в толк не возьму, откуда она узнала о том, с какой яростью относится Матео к творцу Рыцаря Печального Образа?
Впрочем, пока Матео бушевал, я понял, что донья Теодора действовала очень разумно: в день праздника на улицы высыплет великое множество Дон Кихотов и Санчо и мы запросто среди них затеряемся.
Так или иначе, выбора не было, и Матео в конце концов смирился. Не преминув при этом, естественно, отвести себе главную роль — он собирался предстать рыцарем, а меня обрядить толстеньким, простоватым слугой Санчо.
— Но не вздумай упоминать имя этого мерзавца, похитившего мою душу, — предостерёг Матео.
Мы облачились в костюмы и вышли из дома.
— Пойдём на главную площадь. Она будет битком набита, и в такой сутолоке, когда начнётся шествие, никто не заметит, как мы тихонько проскользнём к зернохранилищу.
Площадь и впрямь была полна народу: одни пришли покрасоваться в маскарадных костюмах, другие полюбоваться карнавальным шествием.
Возглавляли шествие трубачи, за ними, в окружении сотен участников в маскарадных костюмах, следовала длинная вереница карнавальных колесниц, на каждой из которых разыгрывались живые сцены из истории, литературы или Священного Писания.
Эти искусно сработанные, богато украшенные декоративные повозки и сами по себе могли привлечь внимание зевак. Толпа на площади состояла в основном из мелких торговцев, ремесленников, подёнщиков и бедноты, тогда как люди с положением любовались процессией с разукрашенных балконов и крыш.
Первую колонну составляли те, кто нарядился индейцами, — множество людей, шествовавших в облачениях различных племён: мужчины с оружием, изображавшие воинов, и женщины в традиционных праздничных одеждах. Особое внимание привлекла группа людей, прикрывших наготу лишь настолько, чтобы их не обвинили в непристойности и не взяли под стражу, но зато ярко раскрасивших тела разноцветной глиной. Шествуя по улицам, они размахивали дубинками, издавая свирепые кличи, и изображали, как я понял из комментариев зевак, воинственный и дикий народ Пса.
За индейцами следовал Кортес верхом на лошади, в окружении индейских вождей, некоторых из которых он убил или покорил. Среди них были: Несауалькойотль, поэт-правитель Тескоко, умерший перед самым вторжением; Монтесума (Мотекусома), павший от рук своих собственных разъярённых подданных; несчастный Чималпопока, угодивший в руки конкистадоров и скончавшийся от пыток; и даже сам бог войны Уицилопочтли, собиравший богатый урожай жертвоприношений, пока его храмы не пали, разрушенные испанцами.
За колонной исторических персонажей следовали литературные герои. Согласно традиции, первой ехала колесница, изображавшая спасение епископа Херонимо доблестным Сидом, в одиночку схватившимся с маврами. Участники представляли повергнутого наземь прелата; язычника, ударяющего его не упомянутым в «Песни о моём Сиде» копьём, но крестом; и рыцаря, спешащего на выручку.
Далее везли Амадиса Галльского, зерцало рыцарства. Его изобразили стоящим перед магическими вратами острова Твердь, пройти сквозь которые не дано никому, кроме самого доблестного рыцаря на земле. Амадис сражался с невидимыми воителями, на чью призрачную природу указывали сетчатые одеяния.
— Слышишь, о чём вокруг люди толкуют? — спросил Матео. — Им известно значение каждой сцены, и они даже повторяют наизусть соответствующие строки, хотя сами отроду не прочли ни одной книги. Рассказы об этих героях, об их деяниях передаются из уст в уста, a mascarada оживляет их, делая реальными для людей, не способных прочесть даже собственное имя.
По правде сказать, эти колоритные сцены оживляли героев и в моих глазах, хотя уж я-то о большинстве из них читал.
Само собой, не обошлось и без Бернальдо ди Карпио, убивающего в Ронсевальском ущелье франкского рыцаря Роланда. Эта сцена всколыхнула в моём сердце воспоминания, сладостные и горькие одновременно: именно этого героя я пытался изобразить перед Еленой, когда впервые увидел её на площади в Веракрусе.
Был тут представлен и Эспландиан, герой Пятой книги Амадиса, любимого сочинения Дон Кихота, из-за которого тот, как считалось, и повредился умом. Эта книга была среди рыцарских романов, сожжённых его другом ради его же блага. Сцена представляла Эспландиана, погруженного колдуньей в волшебный сон и плывущего на выполненной в виде дракона ладье под названием «Великий змей».
— Палмерин де Олива! — крикнул кто-то при появлении следующей колесницы, посвящённой герою, отправившемуся на поиски волшебного фонтана, вода которого могла исцелить смертельно больного короля Македонии. Фонтан этот, как водится, охраняло страшное чудовище, а храбрецу по ходу дела встретились прекрасные принцессы-феи, чары которых позволили ему противостоять заклятиям чудовищ и злобных чародеев.
