К развалившимся грязным домам..
Но от века желанное нам.
А. АхматоваЧертовщина противоречивых сведений о Ларисе Рейснер, как будто леший кружит в лесу, мешает выйти на встречу с ней в 1920 году. Насыщенность дней Ларисы ни понять, ни описать невозможно. От бесед с Блоком она могла пойти на матросские танцульки, где, переодетая в простую барышню, крыла матом, чтобы не раскрылся обман, если вдруг кто-то выскажет предположение, что видел ее в Адмиралтействе. Об этих танцульках рассказывал сопровождавший ее Всеволод Рождественский, переодетый матросом. Поэзия для нее – страсть, но и всевозможные танцы – тоже страсть.
Приехав в Петроград, Лариса узнала, что Николай Гумилёв женат на Анне Энгельгардт. Более того, с 1916 года (с некоторым перерывом) «женат» и на подруге Энгельгардт, актрисе Александрийского театра Ольге Арбениной. Увидев Ольгу в соседней ложе Мариинского театра, Лариса Михайловна послала ей коробку конфет. К ней, значит, не ревновала, называла ее «Моцартом». А на Гумилёва пойдет «жаловаться» к Ахматовой. Еще по приезде Рейснер пошлет Ахматовой мешок риса через Н. Павлович. Потом придет сама.
Павел Лукницкий, биограф Н. Гумилёва, с 1925 года записывал все разговоры с Анной Андреевной и другими людьми, которые касались Гумилёва или его близких знакомых. Каждое запомненное слово – драгоценно, но иногда слова столь отрывисты, что кажутся шифром, как азбука Морзе. Кроме того, Ахматова терпеть не могла сентиментальность, «большой сюсюк», как она называла лакированность событий, от этого ее рассказы часто кажутся противоречивыми, даже парадоксальными.
П. Лукницкий: «В августе (1920 года. – Г. П.) у Ахматовой было критическое положение. «Всемирная литература» совсем перестала кормить, Шилейко там ничего не получал. Его месячного жалованья хватало на полдня. Мешок риса от Рейснер разошелся почти весь по соседям, которые болели дизентерией. Себе, кажется, раза два сварила кашу.
Затем на три дня Нат. Рыкова увезла АА в Царское Село. Вернувшись, она получила от заведующего Русским музеем немного корешков с огорода, на один суп всего. Но варить суп было не на чем. АА пошла в Училище правоведения, где жил знакомый, у которого можно было сварить суп. Вернулась с кастрюлькой, завязанной салфеткой, и застала у себя Л. Рейснер – откормленную, в шелковых чулках, в пышной шляпе. Л. Рейснер пришла рассказывать о Николае Степановиче. Она была поражена увиденным, и этой кастрюлькой, и видом АА, и видом квартиры, и Шилейко, у которого был ишиас и который был в очень скверном состоянии. Ушла. А ночью, приблизительно в половине двенадцатого, пришла снова с корзиной всяких продуктов. А Шилейко она предложила устроить в больницу, и действительно, за ним приехал автомобиль, санитары, и его поместили в больницу.
…О Николае Степановиче Рейснер говорила с яростным ожесточением, непримиримо, враждебно, была – «как раненый зверь». Рассказала все о своих отношениях с ним, о своей любви, о гостинице и прочем».
«25.04.1928 года. АА: „Почему Лариса Михайловна в 20 году отзывалась о нем с ненавистью? Ведь она его любила крепкой любовью до этого. Не верно ли предположение о том, что эта ненависть ее возникла после того, как она узнала о романе Н. С. с А. Н. Энгельгардт в 1916 году параллельно его роману с ней? А не узнать она, конечно, не могла. Весьма вероятно, были и другие причины, которых я не знаю, но не эта ли была главной?“
…АА. тогда, в 21-м, не знала о Л. Р. ничего, что узнала теперь. Отнеслась к ней очень хорошо. Со стороны Л. Р. АА к себе видела только хорошее отношение. И ничего плохого Л. Р. ей не сделала…»
«9.01.1925 года. АА читает ему (М.Л.Лозинскому. – Г. П.) составленный сегодня список (тех, к кому нужно обратиться в Москве за воспоминаниями. – Г. П.): «Таким образом, я отвожу Нарбута и Ларису Рейснер. Вы согласны со мной?» М. Л.: "Нарбут? Нет, отчего? Я от Мандельштама слышал о нем, и то, что слышал – почтенно. Это очень странный человек – без руки, без ноги, но это искренний человек.
А вот Лариса Рейснер – это завиральный человек. Это Ноздрев в юбке. Она страшно врет и она глупая!" Засим М. Лозинский иллюстрирует лживость Л. Рейснер несколькими примерами».
Видимо, не дошло до Лозинского письмо Ларисы Михайловны, посланное ему весной 1920 года с фронта, где она просит простить ее, пытается объяснить ложь тоской на душе, потому что ее «жизнь рушилась».
Запись Лукницкого от 12 января 1925 года по поводу дурных отзывов М. Лозинского о Ларисе Рейснер: «АА: „Меня удивило, как Лозинский прошлый раз говорил о Л. Рейснер…“ Я: „А вы знаете, какова она на самом деле?“ АА: „Нет, я ничего не знаю. Знаю, что она писала стихи совершенно безвкусные. Но она все-таки была настолько умна, что бросила писать их…“»
Лидия Чуковская «Записки об Анне Ахматовой». Запись от 20 июля 1939 года:
«Я стала расспрашивать (Ахматову. – Г. П.) о Л. Рейснер – правда ли, что она была замечательная?
