Для большинства служащих флота одной из несимпатичных сторон управления Траверсе была неуместная экономия, доставлявшая для казны ничтожные сбережения, но весьма дурно влиявшая на дух подчиненных и возбуждавшая в них справедливое негодование. Так например, при возвращении из–за границы нижних чинов, увольняемых в отставку по причине болезней и ран, Траверсе назначил выдавать им за каждый заслуженный червонец по 3 р. 30 к. ассигнациями, цену значительно низшую против существовавшего тогда курса. На просьбы о пособиях морским чинам, потерявшим свое имущество при погибели корабля Всеволод и на других судах, сожженных или потопленных неприятелем, обыкновенно получались отказы. Вместо прежде отпускавшихся на корабли казенных инструментов велено было иметь собственные, флотским офицерам зрительные трубы, а штурманам секстаны и т. п. Эта экономия доходила даже до удержания законно заслуженных денег, как было с вице–адмиралом Сенявиным.
Из перемен, происходивших во время двенадцатилетнего управления Траверсе морским ведомством, следует отметить коренное преобразование команд, с упразднением на флоте морских солдат и введением обучения матросов фронтовой службе, портовые постройки, к которым относится и прекрасное здание Петербургского адмиралтейства, улучшение маячной части, особенно важные гидрографические работы, кругосветные плавания и полярные экспедиции. Упоминая об этих событиях, нельзя умалчивать о тех мрачных, характерных чертах этого времени, которые привели наш флот к самому печальному застою и произвели на тогдашних наших моряков такое угнетающе–безотрадное впечатление, что между ними мог явиться чудовищно–нелепый слух, будто бы, вследствие требований Англии, наш флот решено было уничтожить и что это решение приводилось в исполнение маркизом де-Траверсе.
Положение Сенявина и Ушакова
Находясь с эскадрой в заграничном плавании, Сенявин из–за несвоевременной доставки денег из России находился иногда в затруднительном положении и для сохранения выгод казны употреблял на расходы по эскадре, с согласия своих подчиненных, принадлежащие им деньги, вырученные за взятые призы, разумеется, обещая выдачу их по возвращении в Россию. Но когда по прибытии из Англии Сенявин обратился с просьбой о возвращении этих денег их собственникам, то Траверсе, не благоволивший к Сенявину, воспользовался неудовольствием на него государя, и на просьбу о призовых деньгах последовала высочайшая резолюция: «когда и самая эскадра судов, приобретшая сии призы, оставлена им (Сенявиным), наконец, у неприятеля, то и нельзя предполагать для нее установленной о призах награды». Это решение поставило Сенявина в невыносимо тяжелое положение относительно бывших его подчиненных, которые теряли свою законную собственность только из–за того, что доверились словам своего начальника. По восстановлении мира с Англией, когда заключенный в Лиссабоне трактат со стороны Англии выполнен был в точности и небезвыгодно для России, Сенявин в марте 1817 года решился возобновить свое ходатайство, обращаясь уже непосредственно к Александру I с письмом, в котором, между прочим, писал: «Служив почти до старости с полным усердием вам, всемилостивейший государь, я старался всегда сколько о чести моего служения, столько и о сбережении вашего интереса; будучи за границей и в отдаленности, я заботился прилежно о сем последнем предмете. Имев кредиты и личное уважение, я мог бы брать деньги на исправление судов и на другие потребности эскадры от агентов; но, рассуждая, что при возврате агентам сумм казна должна бы была приплачивать по курсу значительное число денег, процентов и за комиссию, и потому тщась отклонять от нее всякие напрасные убытки, я дозволил себе в большей части эскадренных расходов измещаться вырученной за взятые призы наличностью, имея при сем в соображении и то, что, раздав оную служителям, они употребили бы ее на чужестранные изделия и возвратились бы домой со множеством иностранных безделок, но без денег»… «я ободрял себя надеждой, что и сей подвиг усердия моего, свидетельствовавший единственно любовь к вам, государь, и всех чинов, находящихся под моей командой, удостоен будет внимания правосудного моего монарха. Бог, напутствующий всегда такие замыслы, милостью своей взыскал было и меня, устроив положение мое, как казалось, от стороны чести нестраждущим, да и от стороны нужд мало заботным; но последствие испровергает и то и другое: честь моя глубоко страждет и отъемлется, хотя неважное, но все последнее мое достояние, и я, не имея никакого имущества и получая только 1.000 рублей пенсиона, нахожусь в крайнем со всех сторон стеснении под бременем долгов, терплю скудость и недостаток в содержании себя с семейством, и приходящим в возраст детям своим не в состоянии дать полезного воспитания. При всем том в отношении нужд я надеюсь, государь, еще (побороть) терпением, умудряясь примерами много достойнейших меня людей, кои, потеряв несравненно большие противу меня состояния, с благодушием умирали в нищете, оставляя жен и благословляя детей в самом горьком положении; но от стороны чести, государь, чувствительность уязвляет меня до глубины души; ибо единственно через неограниченное усердие мое к сохранению интересов моего государя я соделываюсь, по значению объявленной Адмиралтейств–коллегией резолюции, виновником лишения собственности даже служителей вашего императорского величества в команде у меня бывших, сих верных и мужественных воинов, кои знали только неутомимо подвизаться и выполнять в точности мои повеления, впрочем никакими мерами и распоряжениями не были, и быть не могли, ни с какой стороны, мне сопричастны». Окончательное решение на ходатайство Сенявина последовало 14 марта 1821 года, когда было высочайше утверждено мнение государственного совета о выдаче сполна всем заслужившим призовых денег с процентами за все время, протекшее от их заслуги.
При тогдашнем космополитическом направлении к старым русским морякам, составлявшим славу нашего флота, относились иногда более чем равнодушно. Вот каково, например, было положение знаменитого победителя турок и французов адмирала Ушакова во время управления морским министерством Чичагова. По возвращении из Корфинской экспедиции Ушаков переведен был в Балтийский флот и назначен главным командиром гребного флота и начальником флотских команд в Петербурге. Оскорбленный незаслуженным невниманием, он в 1806 году просил увольнения от службы «по причине душевной и телесной болезни» и в этом прошении между прочим писал: «не прошу я награды знатных имений, высокославными предками вашими (Екатериной II или Павлом) за службу мою мне обещанных; удостой, всемилостивейший государь, тем, что от высочайшей щедроты вашей определено будет».
Такое отношение высших властей к боевым героям, славным представителям нашего флота, не могло не отзываться на всей массе моряков, обидное невнимание к которым и предпочтение им служащих других ведомств выражалось тогда при самых разнообразных обстоятельствах. Например, в 1809 году главный командир Свеаборгского порта вице–адмирал Данилов доносил, что комендант крепости генерал–майор Бельгард, подчиненный ему, как военному губернатору, оказывает неповиновение. На сообщение об этом Чичагова граф Аракчеев уведомил, что на всеподданнейшем докладе об этом донесении последовала резолюция: «Уверен, что вновь назначенный командир порта будет уметь содержать в своей команде Бельгарда». Другой случай: при открытии в Петербурге нового биржевого здания, где присутствовали высочайшие особы, высшие сановники и другие знатные особы, из Адмиралтейств–коллегий взяты были только флаги для украшения зала, а даже старшие морские чины не удостоились приглашения, что очень удивило иностранцев, понимавших значение военного флота для морской торговли. Главным виновником подобных тяжелых для флота случайностей, конечно, является лицо, стоявшее во главе морского ведомства и не сумевшее или не позаботившееся держать на должной высоте значение службы, которой он был представителем.
