– Нет! Зора, мы тебе не враги. Мы хотим того же, что и ты. У тебя убили брата, у моей дочери убили мужа. Мы не бежим, мы ждем прокурора. Почему ты ищешь правду здесь среди ночи?
– Потому! – взрывается он. – Потому что в спину, в спину, в спину! Потому что вас целая свора! У твоих дочек мужей что нерезаных кобелей! Капитан будет вас выгораживать! Прокурор – выгораживать! Из метрополии адвокатишки налетят! Всю правду замажут! Вот почему! Ах вы… с вашим правосудием…
Он рыдает и рвет карманы боевой безрукавки. Крепкие кожаные карманы не рвутся. Он бежит назад, кидается на Андреса, толкает и трясет его. Падает, колотит по земле кулаками. Не жалко и не страшно. Какое-то дикое представление.
– Еще раз предлагаю сдаться добровольно! – кричит Андрес. – Под мои гарантии!
– Сдадимся под гарантии прокурора и капитана. И днем, а не ночью, – отвечает Старый Медведь.
Светает. Железная Марта все это время стояла на своем посту и, кажется, даже не оглядывалась. Ничего у них не выйдет. Поджигать не станут и под выстрелы не сунутся. А что адвокаты налетят – без сомнения. После такой телеграммы сам дядя полетит сюда. Надо будет скорей дать другую, чтоб успокоить. Нехорошо, стыдно, что всего-то месяц я здесь пробыл, а уже всех переполошил, сам не справился и спрятался за дядю. А они боятся, не приближаются. Если начнется перестрелка, то в городе не услышат: ветер оттуда. Нет, стрельбы не будет. Сколько их, интересно?
– Пятнадцать или шестнадцать, – говорит Дон. – Там что-то странное…
– Последний раз предлагаю подчиниться законному приказу! – опять требует Андрес.
Потому ли, что ветер уносит голос, или еще почему, но получается безнадежно-растерянно.
Зора вскакивает, кричит:
– Хватит! Мальчишка у нас!
– У нас заложник! – повторяет Андрес. – Крайняя мера! Вы не оставляете выхода!
В комнате вздох, плач, мертвое молчание.
– Ребята, что вы делаете… – бормочет Старый Медведь, но в рупор хорошо слышно.
– Выполняем приказ! Я сказал, что даю гарантии.
– Какие гарантии от человека, который хватает ребенка…
– Обещаю гарантии. Но обещаю, что убью мальчишку…
– Парни… Андрес… Ребенка? Да вы с ума сошли! Да это же…
– Все зависит от вас. И поймите еще кое-что. Мальчишка вас предал. Есть его расписка. Все узнают, что вы за это замучили его и убили. Если не сдадитесь, вам сначала принесут его ухо.
Герти выхватывает рупор, кричит: «Зора, Андрес! Не надо! Санди, отзовись! Санди!»
Издалека, сквозь серый ветер доносятся обрывки слов: «Не… вее… не… ваа…» Мальчишка призывает не верить и не сдаваться. Еще один герой. Сплошные герои.
– Время на размышление! – требует Старый Медведь.
– Одна минута! – отвечает Андрес.
Минута побежала. Пойду к ним, говорит Старый Медведь.
– Тихо! Слушайте! – шепотом кричу я. – Только одному человеку они ничего не сделают. Это мне. Знаменосец не дурак, я ему нужен виноватым и живым. А вы ему живые не нужны. Меняю себя на Санди, и не сдавайтесь, они мне ничего не сделают.
Какой-то веселый, звонкий подъем.
– Андрес, слышишь меня, узнаешь? – говорю в рупор. – Отпусти щенка, я сдаюсь вместо него.
Они молчат, раздумывают. А за моей спиной быстрое перешептывание и движение.
– Ты все у меня скажешь! – вопит Зора.
– Согласен! – решает Андрес. – Сначала выбрось оружие. Потом выходи. Пусть женщины станут в окнах. Медленно с поднятыми руками иди ко мне. Мальчишку приведут.
Я снимаю со стойки свой карабин и прикладом вперед через решетку выбрасываю его. Глухой удар. Снимаю с треноги винтовку Нины. Бросаю. Карабин Старого Медведя прислонен у окна. Бросаю. Тянусь за четвертым. Старый Медведь шепчет: нет, это Феликса. Марта протягивает мне свой. У нее дрожат руки. Беру, бросаю. Четыре.
– Револьверы тоже, – приказывает Андрес. Выбрасываю четыре револьвера. Они падают звонко.
– И пятый! – усмехается он. Выбрасываю пятый.
Дальняя толпа придвигается, но не быстро. Непонятно, чего они боятся, если считают, что мы теперь безоружные. Что это? Юджины и Дона нет. Где они?
– Здесь, они здесь, – шепчет Марта. Стискивает мне руку, прижимает к щеке, целует пальцы. Я тихо отстраняю ее.
Неприступная дверь заложена дубовыми брусьями. Старый Медведь снимает их, отодвигает засовы. Выхожу на веранду, спрыгиваю со ступенек. Холодный и душистый весенний ветер. Оглядываюсь. Марта придвинулась к самой решетке, черный прут перерезает ей губы. В другом окне неясно видна Герти. И Нина, спрятавшая лицо у нее на плече. Старый Медведь стоит за приотворенной дверью.
Совсем не страшно. Пожалуй, зябко. И утомительно, неловко поднятым рукам. Сцепляю их на затылке. Андрес и Зора стоят каменно. Оба сильные, бравые. Красавцы-ополченцы. Зора – несчастный обманутый дурак, а кто такой Андрес?
Оттуда, издали движется сдвоенная фигура. Это свинья в фуражке ведет заложника. Санди высокий, свинья приземистая. Прячется за ним, только фуражка видна. Как-то странно они идут. Наверное, у щенка веревка на шее. Отдадут ли заложника? Зора сейчас бросится на меня. Андрес что-то быстро говорит. Может быть, «стой, я обещал». Может, «давай, держи его». А ведь это правда, что живым индюку нужен только я. И еще Герти – Андресу. Неужели хотят поджечь дом? Ей одной разрешат выйти. О чем я думаю?
– Подходи! – кричит свинья, чуть выглядывая из-за плеча мальчишки.
Зора срывается с места.
Глава 2. Туда и обратноОкончательными словами или с пестрой бессмыслицей подробностей – все равно не получится рассказать так, как оно было на самом деле.
Рассказывая даже о себе самом и распутывая собственные мысли и впечатления, то и дело сомневаешься: это было уже тогда или досочиняется теперь? Человек не всегда думает словами или картинами. Их-то передать нетрудно. Но чаще думает иначе. Есть такое итальянское слово «concetto», которое сложно перевести. Это разом и представление, и понимание, и мнение, и замысел, и метафора.
Рассказать суть «concetto» – получится долго. А в острые мгновенья они и возникают мгновенно.
Вот, скажем, Зора срывается с места, а что думает «он» (то есть я, но тогда)?.. Что уних был один заложник, теперь станет два. Его скрутят, а мальчишке отрежут ухо. Значит, волчата-близнецы тоже здесь, это они любят уши резать, не сам же Андрес такое живодерство придумал. Что будет, если сдадутся? А если не сдадутся? Нельзя же поджечь дом перед кучей свидетелей, в двух шагах от города и в присутствии начальника безопасности. Хотя почему нельзя? Подожгут и скажут, что преступная семья от угрызений совести, от страха перед виселицей сама решилась сгореть в огне. А они вовсе не нападали. Они всего лишь предъявили ордер на арест. И никакого заложника у них не было.
