Но они не могут выбраться из клеток.
Или могут?
Леопольд отгоняет мысли о варанах, смотрит на своего брата Хенри, который лежит на диване, бездумно пьет колу, и зовет его к себе.
Брат нехотя поднимается.
Они идут в кухню, и там, возле роскошной стеклокерамической плиты от Гаггенау, Леопольд рассказывает Хенри, что он нашел в Интернете, и добавляет:
– Сейчас мы уберем их и свалим отсюда.
Поначалу Хенри пугается ледяной холодности в тоне брата, но потом понимает, что брат прав, его предложение – единственный логический выход. Убить детей. Закопать их или отдать варанам, пусть плотоядные звери сделают свое дело – двое маленьких детей легко могут исчезнуть без следа. Или взорвать их – это просто, так просто…
Когда они в последний раз спускались к ним, дети кричали от страха.
Словно пытались заглушить страх.
Или надавить на них.
И он, и Леопольд ощущали ранее приступы ярости. Что эти дети о себе вообразили? Что они могут заставить братьев Куртзон дать слабину, проявить милосердие? Что? Что заставляет их так думать? Они не понимают, что мы суровы и эффективны?
От них надо срочно отделаться.
И все же Хенри произносит:
– А нам обязательно нужно их убивать?
Лицо Леопольда искажается гримасой, в глазах появляется то решительное выражение, которое всегда возникает, когда он в чем-то глубоко уверен, а уверен он бывает часто, куда чаще, чем сам Хенри, хотя иногда становится вдруг воплощением сомнения.
– У тебя есть предложения получше? – спрашивает Леопольд. – Конечно же, они могут пригодиться в качестве заложников, но живыми они будут нам большой обузой.
– Но надо ли убивать детей? Наша игра, похоже, все равно проиграна.
– Мы должны доиграть ее до конца, – отвечает Леопольд. – Ты хочешь сидеть в тюрьме тридцать лет?
– Нет, нет! Вся идея с самого начала была неудачная, – говорит Хенри и видит, как в глазах брата закипает злость.
– Мы знали, что делали, когда похитили их на Пхукете и привезли сюда на чартерном самолете. Не так ли? – кричит он. – Это не была неудачная идея. Или надо было от всего отказаться? И ты прекрасно знал, что делаешь, когда усыпил детей перед полетом и когда заплатил пилоту.
Хенри молчит. Затем произносит:
– А теперь – теперь мы ничего не получим.
– Но мы можем доказать отцу, что не слабаки, – отвечает Леопольд.
И в этот момент, когда их должна была бы охватить паника, наступает спокойствие – как в тех историях, которые он слышал о гибели «Титаника», когда пассажиры спокойно шли навстречу своей судьбе, и корабль пошел ко дну без особой паники на борту.
Или катастрофа «Эстонии». О ней тоже рассказывали подобные истории.
– Мы можем оставить их в живых, – говорит Хенри. – Отпустим их. Покинем дом, а их кто-нибудь найдет. Им три года и шесть лет, мы не можем их убить.
– Мы должны.
– Зачем?
– Чтобы показать нашу власть. Нашу силу. Чтобы ее увидел весь мир.
Хенри смотрит на своего брата, видит несгибаемую уверенность в его глазах – в его рассуждениях есть своя суровая правда.
Никто еще не убегал из темной тесной комнаты.
Никто, побывав там, не может больше поднять глаза и увидеть небо.
Вместо этого – жажда, страсть чего-то другого.
– И куда мы потом отправимся? – спрашивает Хенри.
– Мы исчезнем. Дадим часовому механизму отсчитать время до конца. Уничтожим все свидетельства того, что мы тут были.
– А куда мы поедем?
– Поплывем на катере в Эстонию. Нам надо всего лишь переплыть Балтийское море, запаса горючего хватит на больший отрезок. А потом сядем на самолет в Южную Америку. Или в Азию. Мир велик. С деньгами, которые у нас в чемодане, мы долго продержимся.
– Окей, сделаем, как ты говоришь.
– Отлично. Но прежде всего мы должны убить детей, – шепчет Леопольд.
– А не достаточно того, что они погибнут во время взрыва?
– Нет, мы должны это сделать, ты должен это сделать, чтобы быть уверенными, что они умерли. Детей в кладовке надо уничтожить, и мы должны сделать это сами.
В конце концов Хенри кивает.
Он снова поднимает и опускает голову, и они поднимаются этажом выше, в неиспользуемую четвертую спальню, открывают шкаф, вынимают пистолеты и автомат.
Стоят с оружием в руках в спальне в сумеречном свете.
Смотрят друг на друга.
У них ничего нет, кроме друг друга.
Они срослись друг с другом.
Они обнимаются – и чувствуют, как кровь в их жилах сливается в единую кровеносную систему и как сомнения и решимость, любовь и ненависть, добро и зло, алчность и щедрость сплавляются в единое качество без названия, которое стремительно растекается по их телам и душам.
Братья размыкают объятия, спускаются на самый нижний этаж дома, наполовину скрытый под землей, находящийся в скале, возле крутого уступа которой построен дом.
Они открывают дверь за дверью по пути в ту комнату, где заперты дети.
Они слышат тиканье.
С этим надо разобраться.
Поначалу они очень шумели, эти дети. Несмотря на мелки, которые им дали.
«Но нам удалось заставить их замолчать, – думает Леопольд. – Во всяком случае, почти. Они почувствовали наш гнев».
Сейчас там, внутри, тихо. Они даже не плачут. Похоже, у них в легких не осталось крика – только немой страх.
Братья снимают оружие с предохранителя.
И открывают последнюю дверь.
Ту, что ведет в темную комнату.
Ту дверь, которая ведет к детям.
Глава 57
13 мая, воскресенье, – 14 мая, понедельник
Слышится лишь слабое гудение мотора.
Они миновали Норртелье и теперь въезжают прямо в глубокие леса, покрывающие побережье. В ночи деревья кажутся привидениями, ухмыляются, глядя на Малин, хотя она и не видит их лиц.
Зак за рулем. Собран и целеустремлен. Конни Нюгрен отправился домой. Они не захотели брать его с собой – поначалу он протестовал, но потом сдался. Маловероятно, что братья и дети находятся на острове к северу от Норртелье – скорее всего, дом выпал из реестров из-за банальной административной ошибки.
«Хочу довести это до конца, – подумала Малин. – Я должна это сделать. А если вдруг окажется, что братья скрываются там с детьми, то лучше, если нас будет мало, – так больше шансов незаметно пробраться туда под покровом ночи. Ведь так?»
