— У меня в среду день рождения.
— Ага?
Будто он не знал. Я праздновал свой день рождения в обществе мальчишек каждый год, когда был здесь на каникулах.
— Я решил пригласить всех знакомых. И Катрине тоже.
— Ага.
Этого было достаточно. Теперь он был в моей власти. Его глаза вопрошающе сверкнули из-под детского чубчика.
— Ты уверен, что она придет?
— Конечно. Я только что говорил с ней. Она вчера заходила ко мне.
— Ага.
Ему это явно понравилось, но он не показал виду. Наша дружба была построена на соперничестве не только в большом, но и в малом; но отныне в дружбе выдвинулась на первый план конкуренция, отмеченная ожесточенной борьбой.
— Мы побаловались немножко… Если ты понимаешь, что я имею в виду.
— О, это?..
Его ухмылка была ехидной и саркастической:
— Может, она приходила приветствовать твоего дядю?
Я был подготовлен и к этому вопросу:
— Дядю Кристена? Почему?
— Ну а как же, заступник ее!
— Ну и что, кто-то же должен был заступиться за нее, спасти от этих деревенских нахалов. Но ты, наверное, сердишься, что он их слегка потрепал? Вероятно, это были твои товарищи?
На этот вопрос он не мог ответить прямо, поэтому только пробормотал:
— Я слышал другое о них, и я…
— Ты, может, не веришь, что вчера я лежал с Катрине и имел с ней дела?
— А как мне поверить!
— Увидишь в среду.
— Как?
— Я докажу тебе это.
— Как?
Единственное, прошу тебя помочь мне…
— В чем?
— Дай мне твой презерватив.
— Для чего?
— Мне он нужен в среду. Не могу больше без…
— Не дам!
— Но послушай, Йо…
Он был полностью в моей власти. На лице читалось страшное любопытство, заинтересованность в моих делах и желание стать соучастником моих тайных планов:
— Достань себе сам!
— Но Йо, тебе же не нужно сейчас, так? А я уезжаю через две недели домой, я пошлю тебе новый, если хочешь целую дюжину! В городе их можно купить в автоматах… (Я читал об этом, но никогда не видел. Предполагал, что можно также купить в дорогих гостиницах, на аэродромах и прочих местах).
— Ол’ райт, если не дашь, ничего не получится…
— Что не получится?
— Сам убедишься в среду. Если придешь…
— Ол’ райт. Я дам тебе.
— Спасибо.
Я знал, что так получится. В мыслях — одна Катрине. Она, близость с ней. Ее любовная ласка, шепот, обещание: «Потерпи немного»… Разве забудешь такое? Мечта, мечта нереальная… А может все же реальная? Ей двадцать один год (самое малое), она мать, десятки поклонников, а выбрала меня, шестнадцатилетнего, я и она отныне едины, неразрывны, соединены навеки… Я не сомневался.
— Это будет самый распрекрасный подарок мне на день рождения, Йо, — сказал я и рассмеялся и его рассмешил, вернее принудил к смеху. А что ему оставалось делать? Он капитулировал, сдался. Но и в самых победоносных случаях он оставался мальчишкой, маленьким и неопытным. Я пожалел его.
Во вторник утром, накануне большого дня, я достал письмо Марии из-под матраца, прочитал его снова и вложил в конверт. На конверте написал адрес и имя тети Линны большими измененным буквами. Анонимное письмо я спрятал на груди под рубашкой, когда спускался к дому, чтобы взять велосипед.
В магазине я купил марку, наклеил ее на конверт и опустил письмо в почтовый ящик. К вечеру оно уже будет в городе, а, значит, завтра во второй половине следует ожидать почтальона. Известие придет как нельзя кстати. Ведь завтра день рождения, мой юбилей, соберется общество. Я точно все рассчитал.
С легкой душой я ехал назад, преодолевал без страха и сомнения попадавшиеся на пути пригорки и горки. Теплая погода, поля, леса темнеют вдали… думы о том, что завтра будет день рождения, поглотили меня целиком и отвлекли от других, не менее важных событий последних дней. Скоро, скоро все наладится в Фагерлюнде, будет как прежде. Пришло ощущение счастья, летнего беззаботного настроения, о котором я уже давно мечтал. Я заметил плывущие надо мной облака, находящиеся в вечном движении, уловил запахи придорожного тысячелистника, травы и пыли. Радовался, как давно уже не радовался. Снова почувствовал себя маленьким, приехавшим на каникулы в деревню, к своим родственникам. Однако почему вдруг такое состояние? Какова причина? Ну, конечно, Катрине! Она, и только она! Помогла мне обрести себя, понять себя и свой возраст, причем сделал это деликатно, достойным путем.
20.
Гостей ожидали к трем часам.
Сгорая от стыда, я попросил у дяди Кристена бритву; пора, пора пришла бриться, ведь шестнадцать лет сегодня исполняется. К тому же, светлый пушок на подбородке нисколько не красил меня, а скорее, наоборот, уродовал. Я с большой предосторожностью водил лезвием, старательно обходя неровности, бугорки на лице и противные прыщи, напоминавшие о периоде полового созревания.
Праздничный стол накрыли в гостиной. На кухне, на печи, стояла кастрюля с сосисками и чугунок с бульоном и фрикадельками. Торт давно уже занял свое место в холодильнике. Тетя Линна приготовила все к торжеству, красиво прибрала; теперь только ходила по дому и проверяла… раскрасневшаяся, празднично одетая, вот только часто проводила рукой по волосам и платью… Нервничала? Я тоже нервничал, в нетерпении посматривал на часы, которые, казалось, остановились, и стрелки не двигались. Оставалось пятнадцать минут. Дядя Кристен поднялся наверх, чтобы тоже облачиться в «праздничный наряд», как он иронически выразился. Мой свежевыбритый подбородок жег и пламенел, я не был уверен, кого я больше всего ждал — гостей или почтальона. Тот должен быть вот-вот прибыть с известием. Для нее и для них обоих. Мой подарок им на мой день рождения. Они же подарили мне компас, торжественно вручили за завтраком; теперь он лежал возле моего прибора на праздничном столе.
Но где же Катрине и где другие? И где почтальон?
Выглянул в окно и увидел голову Йо. Наконец-то, гости собираются! Я выскочил, чтобы встретить их. Это были Герда и Йо, не Катрине. Вероятно, опоздает. Малышка, вероятно, задерживает. Герда и Йо поздоровались за руку с дядей Кристеном и с тетей Линной, поздравили меня с днем рождения и вручили пакет, по очертаниям завернутого в бумагу предмета я догадался, что это был фонарик. Когда мы стояли на кухне и разговаривали, постучали в дверь. Я непроизвольно покраснел, взрослые обменялись взглядами; я хотел бы спрятаться в этот миг, а не идти и открывать дверь, так как непреодолимое смущение смешалось с приподнятым настроением, в котором я находился с самого раннего утра. Она! Теплая, солнечная, разомлевшая от полуденной жары, в платьице из легкого светлого материала, которое прикрывало летним облачком ее тело, на ногах сандалии; откровение моих нескромных фантазий… никому, никому ее не отдам, буду хранить и держать только для себя, только при себе.
