Вдовствующая герцогиня написала, что в Толбойз отправили мебель из поместья и что штукатурка и покраска закончены. А новую ванную лучше обустраивать, когда пройдут морозы. Но жить в доме уже можно.
И Гарриет ответила ей, что они вернутся домой к началу суда и что у них счастливейший брак на свете – вот только Питеру опять снятся сны.
Сэр Импи Биггс вел перекрестный допрос:
– И вы ждете, что присяжные поверят, будто этот превосходный механизм провисел незамеченным с шести двадцати до девяти часов?
– Я ничего не жду. Я описал механизм в том виде, в котором мы его соорудили.
Судья:
– Свидетель может говорить только о том, что он знает, сэр Импи.
– Конечно, милорд.
Дело сделано. Сомнение в том, что свидетель рассуждает здраво, посеяно…
– Итак, ловушка, которую вы расставили подсудимому…
– Насколько я понял, свидетель сказал, что ловушка была расставлена с целью эксперимента и что подсудимый вошел неожиданно и привел ловушку в действие раньше, чем его успели предупредить.
– Это так, милорд.
– Благодарю, ваша светлость… Как повлияло на подсудимого случайное срабатывание этой ловушки?
– Он выглядел очень напуганным.
– Охотно верю. И изумленным?
– Да.
– Будучи, что совершенно естественно, удивлен и встревожен, сохранил ли он способность говорить хладнокровно и сдержанно?
– Хладнокровия и сдержанности там и близко не было.
– Как вы думаете, он понимал, что говорит?
– Вряд ли я могу об этом судить. Он был взволнован.
– Можете ли вы сказать, что он был взбешен?
– Да, это слово описывает его очень точно.
– Он был не в своем уме от ужаса?
– Я не компетентен, чтобы делать такие выводы.
– Итак, лорд Питер. Вы очень четко объяснили, что это орудие разрушения в самой нижней точке своей амплитуды находилось не менее чем в шести футах от земли?
– Да, это так.
– И не нанесло бы никакого вреда человеку ниже шести футов ростом?
– Точно так.
– Мы слышали, что рост подсудимого – пять футов десять дюймов. Таким образом, он не подвергался никакой опасности?
– Ни малейшей.
– Если бы подсудимый сам подготовил горшок и цепь, как утверждает обвинение, разве не знал бы он лучше, чем кто-либо другой, что ему самому нечего бояться?
– В таком случае он, конечно, должен был бы это знать.
– Но он был в большом смятении?
– Да, действительно, в большом смятении.
Внимательный свидетель, не высказывающий собственного мнения.
Агнес Твиттертон, возбужденный и недоброжелательный свидетель, чья очевидная обида на подсудимого принесла ему больше пользы, чем вреда. Доктор Джеймс Крэйвен – свидетель, сыплющий техническими подробностями. Марта Раддл – болтливый, отвлекающийся свидетель. Томас Паффет – неторопливый и нравоучающий свидетель. Преподобный Саймон Гудакр, свидетель поневоле. Леди Питер Уимзи, очень тихий свидетель. Мервин Бантер, почтительный свидетель. Констебль полиции Джозеф Селлон, немногословный свидетель. Суперинтендант Кирк, официально непредвзятый свидетель. Странный владелец скобяной лавки из Клеркенуэлла, который продал подсудимому мешок свинцовой дроби и железную цепь, – ключевой свидетель. Затем сам подсудимый, свидетель собственной защиты – из рук вон плохой свидетель, то замкнутый, то наглый.
Сэр Импи Биггс блистал красноречием от имени подсудимого, “этого трудолюбивого и честолюбивого молодого человека”, намекал на предвзятость “леди, у которой могла быть причина полагать, что с ней скверно обошлись”, выражал снисходительный скепсис относительно “столь живописного орудия разрушения, сконструированного джентльменом, известным своей изобретательностью”, пылал праведным гневом в адрес вывода, сделанного на основе “слов, случайно вырвавшихся у запуганного человека”, изумлялся тому, что обвинение не предоставило “ни крупицы прямых доказательств”, со страстным волнением призывал присяжных не приносить драгоценную молодую жизнь в жертву столь шаткому обвинению.
Обвинитель собрал воедино нити доказательств, тщательно спутанные сэром Импи Биггсом, и сплел из них петлю толщиной с канат.
Судья снова все расплел, чтобы продемонстрировать присяжным, какова прочность каждой отдельной нити, и передал им аккуратно систематизированный материал.
Жюри присяжных совещалось в течение часа.
Появился сэр Импи Биггс.
– Если все это время они колеблются, то могут и оправдать, хотя он сделал все, чтобы этого не случилось.
– Не надо было пускать его давать показания.
– Мы советовали ему воздержаться. Самомнения ему не занимать.
– Вон они идут.
– Господа присяжные, пришли ли вы к соглашению по поводу вердикта?
– Да, пришли.
– Признаете вы подсудимого виновным или невиновным в убийстве Уильяма Ноукса?
– Виновным.
– Вы считаете, что он виновен, и это ваш единогласный вердикт?
– Да.
– Подсудимый, вам было предъявлено обвинение в убийстве, и на суде против вас выступала корона.
Корона признала вас виновным. Можете ли вы сказать что-то в свою защиту, чтобы вас не приговорили к смерти, как того требует закон?
– Плевать я хотел на вас на всех! Вы ничего не смогли доказать. Его светлость – богатый человек, а у него на меня зуб – у него и у Эгги Твиттертон.
– Подсудимый, жюри присяжных, вдумчиво и терпеливо выслушав ваше дело, признало вас виновным в убийстве. Я всецело согласен с этим вердиктом. Приговор, вынесенный вам судом, состоит в том, что вы направитесь отсюда к месту, из коего вы прибыли, и оттуда к месту казни, где будете повешены за шею, и будете висеть так, пока не умрете, и ваше тело будет похоронено на территории тюрьмы, в стенах которой вы проведете свои последние дни, и да помилует Господь вашу душу.
– Аминь.
Одной из самых восхитительных черт английского уголовного правосудия считается его скорость. Почти сразу после вашего ареста назначают суд, который занимает, самое долгое, три-четыре дня, а после приговора (если, конечно, вы не станете его обжаловать) вас казнят в течение трех недель.
Крачли отказался от обжалования и предпочел заявить, что да, это он убил и что убил бы снова, и пускай делают что хотят, а ему без разницы.
В результате Гарриет пришла к выводу, что три недели – это худший срок ожидания из возможных. Осужденного следует казнить наутро после приговора, как после трибунала, чтобы он получил разом всю дозу страданий, и дело с концом. Или тогда уж пусть все тянется месяцами и годами, как в Америке, пока не устанешь до такой степени, что уже ничего не будешь чувствовать.
