Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
После торжественного митинга, согласно канонам любого «советского мероприятия», были назначены большой правительственный концерт и банкет. Концерт проходил в минском Национальном театре оперы и балета. Буквально на первых же минутах концерта Брежнев уснул. Просыпался он только тогда, когда на сцене были народные танцы – об этом его пристрастии знали все руководители союзных республик, и поэтому выступления танцевальных коллективов обязательно включались в программу подобных мероприятий. Когда же где-то в середине концерта на сцене появился квартет скрипачей, генсек встал и громко заявил: «Я хочу домой!» Машеров что-то шептал ему на ухо, но генсек был непреклонен.
«Программу» пребывания генсека в Минске завершал банкет, проходивший в ресторане гостиницы «Юбилейная». Высокого гостя из Москвы пришлось ждать больше часа. Когда Брежнев все же появился в банкетном зале, от него ожидали полагающейся в таких случаях речи, однако он сказал только: «Ну что, товарищи, врежем?» Правда, «врезать» сам Брежнев не стал, ничего не пил и мало ел. Вскоре он поднялся, попрощался с Машеровым, поцеловавшись с ним всего один раз (в те времена поцелуи от генсека считали наравне с орденами и медалями), и удалился. За ним потянулась и вся его московская свита.
В общем, весь визит генсека получился каким-то скомканным и, как казалось, явно свидетельствовал об очень прохладном отношении Брежнева к Машерову. Учитывая это и другие факты, получается, что Леонида Брежнева можно смело записывать в главные подозреваемые в организацию заговора с целью убийства первого секретаря белорусской Компартии Петра Машерова? Но не будем спешить, скоропалительные и недостаточно подтвержденные выводы и заключения – это удел тех, кто стремится подать читателю как можно более «жареный» факт, наша же задача в другом. Настолько ли однозначно плохими были отношения Брежнева и Машерова? Оказывается, в том, что Леонид Ильич и Петр Миронович находились в ссоре, уверены далеко не все свидетели тех событий. Очень интересны в этом смысле воспоминания уже упоминавшегося нами долго работавшего рядом с Машеровым полковника КГБ Валентина Сазонкина:
«Авторитет его, несомненно, высок. Само имя Машерова говорит о многом, но обожествлять его не следует. Человек он был земной со своими, как и у всех, сильными качествами и слабостями, достоинствами и недостатками. Но утверждать, что Машеров был оппозиционером, бунтарем, противником режима Брежнева, по меньшей мере несерьезно (курсив мой. – Авт.). Руководство партии и страны, в том числе и генсек, относились к нему с уважением. Скажите, какой оппозиционер удостаивался чести быть приглашенным на семейные торжества? А Машеров с супругой между тем бывали на семейных торжествах у Брежнева. Скажите, какого оппозиционера пригласил бы генсек на охоту в свою вотчину, в Завидово под Москвой? Петр Миронович же там охотился, и много раз. Более того, чтобы угодить гостю, генсек во время утиной охоты приглашал Машерова в свою лодку. Оказывались Петру Мироновичу со стороны Брежнева и другие знаки внимания: тот дарил ему, к примеру, добротные охотничьи доспехи. Я очень сомневаюсь, что Брежнев кого-то еще так ублажал на охоте, как Петра Мироновича».
И это отнюдь не единственное свидетельство того, что Брежнев и Машеров если и не были большими друзьями, то вряд ли находились в явно враждебных отношениях. Были разные интересы и приоритеты, были разногласия и возможно даже конфликты. Но при всем внешнем благообразии это было характерно для всего советского политического бомонда. И если бы все они решались с помощью подстроенных автокатастроф и подобных «методов», то состав политбюро и прочих высших органов власти менялся бы с огромной быстротой. Однако этого не происходило.
Пойдем дальше. «Был практически решенным вопрос о его назначении на пост Председателя союзного Совмина, а дальше дорога ясная», – с уверенностью говорит сейчас дочь Машерова Наталья Петровна. Она вспоминает, что Петр Миронович говорил с ней о возможном переезде в Москву, спрашивал, как ей будет житься без привычного круга друзей. То есть был явный намек на то, что Петр Миронович со дня на день должен был занять какой-то очень ответственный пост в столице Союза.
Однако все ли так ясно с переездом Машерова в Москву? На самом деле каких-либо официальных документов, подтверждающих эту версию, не найдено, равно как нет упоминания о назначении Машерова вместо Косыгина в воспоминаниях людей, входивших в те времена в элиту советского руководства. Наоборот, тот же Валентин Сазонкин говорил об этом: «Резонен и другой вопрос: а стремился ли сам Машеров в Москву? Я убежден: нет и еще раз нет! Еще в бытность Машерова первым в Минске время от времени распространялись слухи о его возможном переводе в Москву. Эти слухи доходили до него. Однажды он и в моем присутствии признался, что на эту тему с ним никто и никогда не беседовал…»
К тому же, если следовать схеме «Машеров идет в Москву на место Косыгина», то получается, что сначала в Москве на высшем уровне, согласовав со всеми заинтересованными лицами и группами (а иначе в случае с таким назначением и быть не могло), решили назначить Машерова на пост предсовмина, а затем там же в Москве решили его убрать. Нелогично…
Возможное объяснение дает Вячеслав Кебич: «По одной из версий, большинство членов политбюро склонялось к мысли о необходимости назначить его Председателем Совета Министров СССР. Под их давлением Брежнев, якобы, вынужден был согласиться с этим, но искал возможность предотвратить возвышение более молодого и популярного политика. Рядом с ним слишком убогой выглядела бы его собственная фигура….
Но Брежнев, при всех его недостатках и откровенном маразме в последние годы жизни, понимал, что уже не справляется с управлением страной и не раз в разговорах с приближенными поднимал (и это известно достоверно) вопрос о своем уходе. Однако каждый раз его уговаривали остаться. «Политбюро ЦК КПСС во главе с вами, Леонид Ильич, дает нам образец высокой партийной принципиальности, мудрости, умения мыслить и действовать масштабно и целеустремленно, с окрыляющей верой в неисчерпаемые созидательные возможности нашего социалистического строя, нашего советского человека – великого патриота, труженика и творца…» – такие и им подобные речи Брежнев слышал со всех сторон. Процитированные слова, кстати, принадлежат не кому иному, как Петру Машерову – так он в 1978 году благодарил Брежнева за награждение Звездой Героя Социалистического Труда. Конечно, все это было обязательным славословием, но не это главное. Важно другое – как нам (да и не только нам) кажется, в 1980 году Брежнев уже вряд ли думал о том, как он будет выглядеть на чьем-то фоне. Больному старику уже хотелось отдохнуть от государственных забот, но ему не давали. И очень сомнительно, что он был озабочен сложной операцией по устранению белорусского лидера, который якобы мог «затмить» собой его собственную персону.
Еще один момент. Допустим, Петр Миронович все же действительно должен был получить пост предсовмина. Но означает ли это, что для Машерова автоматически открывалась дорога дальше, что он в скорости должен был получить в свои руки все рычаги управления страной, причем не только экономические, но, что на самом деле более важно, политические? Означало ли это, что Машеров рано или поздно, но обязательно стал бы Генеральным секретарем? Отнюдь нет. Ведь кремлевские политические раскладки в эпоху позднего застоя были несколько иными, чем сейчас. Председатель Совета Министров СССР – должность, безусловно, важная, почетная и влиятельная. Однако только в том, что касалось экономики. А вот политические вопросы решались не Совмине, а в Кремле, в политбюро.
Ознакомительная версия. Доступно 22 страниц из 110
