Ленинск их уже не устраивал, хотелось экзотики.
Приезжал Яшин на полигон, как наш брат контрик, конспиративно, без свиты, за ним молча ходили всего два полковника.
Но, увы… Замкомандующего примкнул к ГКЧП, и тайна площадки была погребена навеки. Солдатики сразу же засрали фонтаны… Зачем засрали? Считалось, что строить туалеты в пустыне — признак дурного тона. Солдаты ходили оправляться за бархан, для офицеров построили дощатый нужник. Специально для Устинова в своё время возвели кирпичный туалет с синим унитазом из итальянского фаянса и, невиданное, — подвели к нему воду. Только охрану выставить забыли! Прапорщики сразу же скрутили унитаз и зарыли его в песок, а потом обменяли на водку. Видел я этот унитаз в одной из квартир Ленинска…
В ответ я тихо хрюкнул:
— Прапорщики! Эти что угодно пропьют! — а потом, с ностальгическим вздохом, добавил: — Да, пили в СА здорово! Помню, у нас в полку[114]капитан, начальник ГСМ, по причине дрожания рук не мог пить из стакана и, будучи не в силах удержать ложку в руках, ел только твёрдую пищу. Сам себе налить уже не мог. Утром здоровается с таким же трясуном, как сам, — по полчаса ловят руки друг у друга. Однажды, ещё зеленым лейтенантом, я при получении разлил некую толику аква виты. Начальник ГСМ на меня ТАК посмотрел! Я для него стал хуже фашиста. Был бы у него пистолет — точно убил бы.
Вообще, для того чтобы раздобыть спирт, никакие усилия не считались чрезмерными! Как-то осенью шатались мы по части в спорт-массовое время. Я номинально был ответственным, командовали сержанты, солдаты пинали мяч на стадионе. Вдруг мой дружок Иван вспомнил:
— Я ведь два года назад в учебном корпусе закрыл в сейф канистру спирта и потерял ключ!
Тут же мы послали солдата в автороту за лучшим сварщиком. Прямо на этаже раскочегарили газосварочный аппарат, начали резать сейф. Главное было, чтобы спирт не нагрелся и не вспыхнул.
«Батя», комполка, глядя на наши ухищрения, не стерпел:
— Я бы за два года его зубами разгрыз! Эх вы, салабоны.
— Кто пьян, да умен — два угодья в нём! — ханжески заметил Первый… — зато наша армия…
— Наша славная армия была сплошным бардаком! — оборвал его мой спутник, старший Первого по званию. — А институт в Харькове, где учился я и, вообще, где многие ракетчики получали высшее образование, служил сущим притоном. Принимали туда без экзаменов, по направлению. Брали всех желающих, потому что институт, как и майорское звание, не давал возможности вырваться из полигона. Помню, раз мой приятель Овчаренко (кличка «Жолдас»), из прапорщиков, возвратился через три дня после начала сессии, весь в бинтах, как кукла, разве что кровавый след за ним не «тянется по сырой траве». Пришёл потом на него контрику донос: он-де устроил драку в Доме офицеров, сорвал карниз и пошёл с ним наперевес. На суде чести Овчаренко заявил:
— Я не опозорил чести полка и честно бился до тех пор, пока какая-то блядь не ударила меня сзади табуреткой по голове!!!
— Да, были люди в наше время, богатыри, не вы, — усмехнулся Второй, — а теперь и того хуже…
— Чем же может быть хуже?
— Да вот, увольняли у нас по выслуге лет майора Дроздова… прощались с ним на утреннем разводе. Дали «чёрную» (мельхиоровую) медаль «Ветеран Вооруженных Сил». Юбиляр её тут же выбросил в кусты.
Кто-то увидел и донёс замполиту, то есть тьфу — заместителю по воспитательной работе, один хрен. Тот попытался вразумить Дроздова:
— Вам её Родина дала, товарищ майор!
На что тут же и услышал:
— Иди ты на хуй со своей Родиной и со своей медалью.
Это были его последние слова в Конторе…
— Неужели расстреляли майора? — удивился мой провожатый.
— Да нет, просто дали пинка… он сейчас шашлыками в кемпинге торгует.
— Что, у вас офицеры все такие?
— Солдатики у нас — не лучше, — сказал, как отрезал, Второй. — Как-то этим летом начхим протравил брошенную с 1991 года недостройку хлор-пикрином на предмет истребления расплодившихся в её подземельях собак. Каково же было наше удивление, когда из-под земли выбралось и бросилось врассыпную несколько грязных, оборванных людей. Солдаты поймали одного, по ошметкам военной формы опознали военного строителя-азиата:
— Ты кто?
— Салябон.
— Что здесь делаешь?
— Ломом били, — и показывает нам скрюченные разбитые пальцы…
— Ну, дела! — восхитился мой товарищ. — И это не Запердюйский мотострелковый, а мозг армии… Но к делу… Игра закончена?
— Никак нет, товарищ генерал.
— Отчего так?
— Мы не хотим, чтобы Берия умирал! Пусть он хоть с сыном встретится…
— А что, без Лаврентия Павловича играть уже никак?
— Так точно… Хотелось бы, но — никак.
— И что, вы полагаете, что он — как-то сможет эту патовую ситуацию разрулить?
— Полагаем, что он — сможет.
— Но как, как?!
— А вот как.
