Ознакомительная версия. Доступно 60 страниц из 297
Метелл Пий, великий понтифик, взял молот у онемевшего от ужаса помощника и со всей силой обрушил его на голову собаки. Дворняга взвизгнула и закружилась на месте, щелкая зубами. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем собака рухнула в конвульсиях и медленно затихла. Из пасти ее выступила кровавая пена.
Побледнев сильнее Суллы, великий понтифик уронил молот на землю.
— Ритуал был осквернен! — крикнул он как мог громче. — Praetor urbanus, мы должны начать снова! Почтенные отцы, успокойтесь! Где рабы Геркулеса, которые должны следить, чтобы здесь не было ничего нечистого?
Помощники жрецов собрали храмовых рабов, которые ушли еще до начала церемонии — посмотреть, какие яства расставляют на столы. Сулла, в съехавшем набок парике, обрел наконец силы, наклонился и поднял свой запачканный кровью венец из трав.
— Я должен пойти домой и вымыться, — сказал он Метеллу Пию. — Я нечист. Все мы осквернены и должны вымыться. Через час соберемся снова.
Младшему Долабелле он сказал куда строже:
— После того как здесь наведут порядок и бросят в реку теленка и эту ужасную собаку, проследи, чтобы viri capitales заперли где-нибудь рабов до завтра. Потом их следует распять, и не надо им ломать ноги. Пусть помучаются несколько дней. Здесь, на Бычьем форуме, перед самим богом Геркулесом. Они ему не нужны. Они допустили, чтобы приносимая ему жертва была осквернена собакой.
«Нечистый, нечистый, нечистый!» Сулла снова и снова повторял это слово, торопясь домой, чтобы принять ванну и переодеться в toga praetexta — никому не полагалось иметь более одного комплекта триумфальных регалий. Собственными руками Сулла вымыл венец из трав, заливаясь слезами, потому что даже при малейшем прикосновении хрупкая реликвия рассыпалась. Когда Сулла положил венец сушиться на толстую подушку из белой ткани, от него оставалось лишь несколько увядших бесформенных фрагментов.
«У меня больше нет моей corona graminea, — думал Сулла. — Я проклят. Удача покинула меня. Моя удача! Как я буду жить без моей удачи? Кто послал его, это черное чудовище из преисподней? Кто испортил этот день — теперь, когда Гай Марий уже не в состоянии этого сделать? Неужели это Метробий? Я теряю Далматику из-за него! Нет, это не Метробий…»
И Сулла возвратился к Великому алтарю Геркулеса Непобедимого — теперь в лавровом венке, как и прочие. Его перепуганные ликторы безжалостно расчищали дорогу через толпу, собравшуюся, чтобы наброситься на еду, коль скоро ее уже разложили по столам. Несколько повозок с провизией, запряженных волами, направлялись к месту пиршества, что вызывало дополнительный беспорядок. Когда возницы увидели приближающуюся процессию жрецов, они поторопились отвести своих животных в сторону. Если какой-нибудь вол вдруг уронит кучу на пути священнослужителей, те будут осквернены, а владельца вола приговорят к порке и большому штрафу.
Хрисогон получил второго теленка, такого же красивого, как первый. Теленок уже ослабел от наркотиков, которые управляющий Суллы буквально запихнул ему в горло. Процедуру повторили с самого начала, и на этот раз все прошло благополучно. Каждый из трехсот присутствовавших сенаторов больше был занят тем, чтобы не пропустить ни одной собаки, чем собственно ритуалом.
Жертву, принесенную Геркулесу Непобедимому, нельзя было снять с жертвенного костра, который разложили рядом с Великим алтарем бога. Как и белый буйвол Цезаря на Капитолии, этот теленок был оставлен догорать, а те, кто стал свидетелями утреннего ужасного события, поспешили домой, как только им дозволили это сделать. Кроме Суллы, который продолжал следовать изначальному плану. Он должен был пройти по городу, чтобы показать, что желает поделиться своей удачей со всем празднующим народом. Только чем мог поделиться с Римом диктатор Сулла, если благосклонность Фортуны отобрало у него черное чудовище?
Пять тысяч столов, сколоченных из досок и поставленных на козлы, ломились от еды; вино лилось быстрее и обильнее, чем кровь на поле сражения. Не ведавшие о случившемся у Великого алтаря, более полумиллиона мужчин и женщин жадно поглощали рыбу, фрукты, медовые пирожные и набивали принесенные с собой мешки, чтобы те, кто остался дома, включая и рабов, могли впоследствии причаститься пиршества. Они приветствовали Суллу криками и призывами к богам и обещали ему, что до самой смерти будут поминать его в своих молитвах.
Была уже ночь, когда Сулла наконец вернулся в свой дом на Палатине. Там он отпустил ликторов, поблагодарив их и сообщив, что для них будет приготовлено угощение завтра за зданием таверны, где они живут, на углу кливуса Орбия.
Корнелия Сулла ждала его в атрии.
— Отец, Далматика зовет тебя, — сказала она.
— Я очень устал! — огрызнулся он, зная, что никогда больше не сможет взглянуть на жену, которую так любил… правда, любил недостаточно.
— Пожалуйста, отец, пойди к ней! Пока она тебя не увидит, она не выбросит из головы эту идиотскую мысль, которую заронило в ней твое поведение.
— Какую идиотскую мысль?
Он перешагнул через сброшенную тогу и направился к алтарю лар и пенатов у дальней стены. Там он склонил голову, добавил свежую порцию фимиама и положил на мраморную полку свой лавровый венок.
Дочь терпеливо ждала, пока эта церемония закончится и отец опять повернется к ней.
— Какую идиотскую мысль? — снова спросил он.
— Что она нечиста. Она все время твердит, что она нечиста.
Сулла словно окаменел. Ужас сковал его тело. Он чувствовал себя так, словно целая армия червей проползала сквозь его тело, обволакивая его снаружи и вызывая отвратительные ощущения, которые он не мог ни контролировать, ни выносить. Внезапно Сулла содрогнулся, вскинул руки, будто бы ограждаясь от убийц, и уставился на дочь таким сумасшедшим взглядом, какого она не видела у него за всю свою жизнь.
— Нечистая! — пронзительно взвизгнул Сулла. — Нечистая!
И бегом рванулся прочь из дома.
Где он провел эту ночь, никто не знал, и люди с факелами, разосланные Корнелией Суллой, тщетно искали диктатора среди тех пяти тысяч столов, которые стояли уже опустевшие. Но с рассветом Сулла появился в атрии, одетый в одну тунику. Дочь все еще ждала его. Хрисогон, остававшийся с Корнелией Суллой всю ночь, потому что ему тоже было чего бояться, неуверенно подошел к хозяину.
— Хорошо, что ты здесь, — коротко сказал ему Сулла. — Разошли людей ко всем жрецам — младшим и старшим. Пусть через час ждут меня на Форуме у храма Кастора.
— Отец! — воскликнула пораженная Корнелия Сулла.
— Сегодня я с женщинами не общаюсь, — только и ответил он, направляясь в свои комнаты.
Он тщательно вымылся, отклонил три тоги с пурпурной полосой, прежде чем выбрал ту, которую посчитал идеально чистой. После этого в сопровождении ликторов (четверым из которых было приказано переодеться в чистые тоги) Сулла направился к храму Кастора и Поллукса, где в страхе ждали его жрецы.
— Вчера, — начал диктатор без всяких предисловий, — я предложил десятую часть всего, что имею, Геркулесу, который является богом мужчин, и только мужчин. Ни одной женщине не дозволено подходить к Великому алтарю. В память о путешествии Геркулеса в Подземный мир ни одной собаке также не разрешается находиться в пределах его храма, ибо собаки — существа хтонические, черные твари из преисподней. Геркулесу служат двадцать рабов, чьей главной обязанностью является следить за тем, чтобы ни одна женщина, ни одна собака или какое-либо иное черное существо не осквернили священной территории. Но вчера черная собака пробралась сюда и лакала кровь первой жертвы, которую я предложил Геркулесу. Ужасное оскорбление для бога — и для меня. Я задавался вопросом: что я такого сделал, чтобы навлечь на себя подобное несчастье? В доброй вере пришел я, чтобы предложить богу щедрый дар вместе с жертвенным животным — именно таким, какое требуется. В доброй вере я ждал, что Геркулес Непобедимый примет мой дар и мою жертву. А вместо этого черная собака выпила кровь теленка прямо у подножия Великого алтаря. И мой венец из трав был осквернен, когда упал в кровь.
Ознакомительная версия. Доступно 60 страниц из 297
