class="p1">— Я люблю тебя, — тихо говорю я и получаю в ответ поцелуй в затылок.
— Я тебя тоже. А теперь тихо, я хочу спать дальше.
* * *
Выспавшись, я иду в ванную, чищу зубы и принимаю душ, затем завариваю кофе и возвращаюсь в спальню. Мне не давали разрешения вставать. Поэтому тихонько прокрадываюсь на свою половину кровати и наблюдаю за ним, пока тот не проснулся, все еще ошеломленная тем, что этот мужчина мой, что я на самом деле подцепила красивого, умного мужчину, чьи предпочтения идеально дополняют мои. Я смотрю на его правую руку, лежащую на животе, на большую ладонь, которой он может причинить мне столько боли, на длинные тонкие пальцы, которые могут доставить мне столько удовольствия. Серебряное кольцо на его безымянном пальце сияет в лучах утреннего солнца, проникающего сквозь щели в жалюзи. Запах кофе доносится через открытую дверь в спальню, и Роберт шевелится, потягивается и открывает глаза.
— Утро, — бормочет он, морщит нос. — Кофе уже готов?
— Да. Хочешь в постель?
— Да, пожалуйста.
Я встаю и иду на кухню, наливаю нам двоим кофе, ставлю чашку перед ним и спрашиваю, принести ли газету?
— Хочешь пойти к почтовому ящику голой, Аллегра?
— Нет, не очень-то.
— Я позволил тебе одеться?
— Нет.
— Это достаточный ответ на вопрос? — Он усмехается и встает. — Я сам принесу.
Мужчина делает глоток кофе и исчезает в ванной. Я слышу шум душа, тишину, захлопывающуюся дверь квартиры, которая вскоре открывается и снова закрывается. Роберт заходит в спальню, бросает газету на простыню, снимает футболку и спортивные штаны и садится на кровать, прислонившись к изголовью.
— Ты молчишь, говоришь только тогда, когда я тебя о чем-то прошу. Ты не смотришь на меня, ты не прикасаешься ко мне. Поняла?
Я опускаю глаза и киваю. Роберт берет чашку с кофе и пьет. Тот факт, что кофе уже остыл, его не беспокоит. Он пьет холодный кофе, не моргнув глазом.
— Будь так добра, — говорит он, протягивая мне чашку.
Я стараюсь не прикасаться к нему и пытаюсь изо всех сил держать глаза опущенными, когда беру у него чашку. Краем глаза ловлю одобрительную улыбку. Он доволен мной.
* * *
Я ставлю перед ним свежий кофе и поворачиваюсь, желая вернуться к своему краю кровати.
— Вниз, — тихо говорит он, и я немедленно подчиняюсь.
Грациозно передвигаюсь на коленях вокруг кровати и забираюсь на свою половину. Роберт молча протягивает мне половину газеты, и я прикусываю губу, чтобы подавить рефлекторное «спасибо».
Мы молча читаем газету, и я знаю, насколько Роберт наслаждается этим покоем. Это соответствует его настроению по утрам. Он мог бы просто выгнать меня из комнаты, чтобы побыть в тишине и покое, но так может наслаждаться моим видом и, возможно, появится шанс наказать меня за какой-нибудь проступок — еще одна дилемма, которая бушует у меня в груди. Все внутри побуждает оставаться послушной, готовой и прилежной сабой, и в то же время я испытываю непреодолимую тоску по воспитанию и наказанию.
— Ты это учишь наизусть, или я могу получить твою половину?
Я вздрагиваю и протягиваю ему газету. Он дает мне страницу и указывает указательным пальцем на статью.
— Начало судебного процесса намечено на пятое июля. Запланированы три дня слушаний.
Читаю репортаж и киваю. Комиссар Вальтер уже сказал мне после нашего разговора, что меня, вероятно, не вызовут свидетелем, потому что я больше ничего не могу добавить к расследованию. Ни за, ни против.
Откладываю газету и отталкиваю от себя мысли о Мареке. Я смотрю на покрывало, борюсь с собой. Мой взгляд постоянно возвращается к Роберту.
— Желаешь знать, что мы будем делать сегодня? — спрашивает он через некоторое время, и я слышу шорох газеты, когда тот роняет ее на пол рядом с кроватью.
Я киваю, глядя вниз.
— Я накажу тебя, Аллегра. Просто так. Потому что могу.
Я снова только киваю и на секунду закрываю глаза, потому что все внутри меня сжимается в предвкушении. Но, думаю, что не облегчу ему задачу. Буду сопротивляться. Хочу, чтобы меня принудили. Роберт хватает меня рукой за затылок, зарывается в волосы и откидывает голову назад. Заставляет меня смотреть ему в глаза.
— Я вижу вспышку сопротивления? — Он усмехается. — Небольшой бунт, Аллегра? Попробуй. Давай-давай.
Он отпускает меня, и я вскакиваю с кровати, глядя на него сверху вниз.
— Иди сюда, — тихо приказывает он и откидывается назад.
— Нет, — шепчу я, и вот мы уже в игре.
Я вижу, как Роберт улыбается, встает, скрещивает руки на груди и кивает головой в сторону пола.
— Нет, — повторяю я и делаю шаг назад.
Он подходит ко мне, и я убегаю от мужчины, не сводя с него глаз. Когда Роберт останавливается у комода и открывает ящик, чтобы вынуть то, что собирается использовать, я сбегаю на кухню. Через несколько секунд он уже стоит в дверном проеме, ухмыляясь, зная, что его вид излучает опасность и угрозу. Я толкаю стул между нами, но он тут же отодвигает его и встает передо мной так близко, что я чувствую его запах. Роберт хватает меня, и я немного сопротивляюсь, не очень сильно, так, совсем чуть-чуть.
— Аллегра, — шепчет он мне на ухо, заведя мне руки за спину и склонив над кухонным столом. — Уклонение влечет за собой наказание, помнишь?
Киваю. Конечно, я это знаю. Он связывает мне руки за спиной стяжкой для кабеля, и я пинаю его. Роберт ловко уклоняется и вытягивает черный непрозрачный тканевый мешок из-за пояса своих боксеров. И натягивает его на мою голову, тем самым подавляя сопротивление в зародыше. Я не вижу, где он. Когда чувствую, как кабельная стяжка оборачивается вокруг моей лодыжки и сжимается, прикрепляя мою ногу к столу, уже слишком поздно. Я брыкаюсь другой ногой, но и ее тот привязывает за считанные секунды. Следующее, что чувствую, это веревка, которая обвивает мой торс, предотвращая все попытки выпрямиться. Он привязал меня к столешнице.
— Это было очень непокорно, Аллегра. Ты хочешь попросить прощения?
Качаю головой. Я жажду наказания.
— Я так и думал. Начнем с руки, тридцать для разминки. Ты считаешь. Если собьешься, я начну сначала.
Следующий за этими словами звук шлепка катапультирует меня вглубь «зоны», и даже глубже, чем я была до сих пор, и я чувствую себя свободной и счастливой. Он меня наказывает, воспитывает, дисциплинирует. Я в раю.
— Один, — говорю я и наслаждаюсь болью, жжением, теплом.
* * *
После тридцати ударов рукой и пятидесяти ударов хлыстом я плачу в матерчатый мешок. Все беспокойство прошло,
