я превращу вас в анальных остриц, понятно?
Сестры расхохотались.
Христи запищала, театрально упала и обхватила колени Кастивиля. Скулящая Ротти обняла его под грудью. Пока херувим кривился, пытаясь их оттолкнуть, девочки по очереди хныкали и стонали, Христи почти стащила с него штаны.
— Касти, Касти, прости нас, пожа-а-алуйста, мы больше не будем…
— Котик, мышонок, ну мы о-о-очень просим. Но ты можешь нас наказать…
— Накажи нас, Касти!
Стас подавился сладкой хурмой. Лилиджой тут же выбила фрукт у него из рук, но на языке остался приторный вкус: вяжущий, будто терпкое вино.
Лицо учителя так перекосило в отвращении, что закрались сомнения в его ориентации. Поэтому сестры издеваются?
Гидра на шее Христи завизжала во всё горло. Прохожие оборачивались на Кастивиля. От стыда херувим съежился. Белые крылья плотно прижались друг к другу и опустились хвостом обиженного кота. Из трех ртов вырывался скулеж, раздирающий барабанные перепонки, поставь в ряд сотню орущих радио (на полную громкость!) — шума и то будет меньше.
— А ну, прекратили! — Лили дала дочерям подзатыльники и отогнала. — Прости, Касти. Прошу, только ты можешь мне помочь. Помочь Глэму. Он ведь один из твоих любимых учеников.
— Я уже сказал, что походатайствую перед Трибуналом судей о помиловании, — просипел учитель, поправляя ремень на штанах. — То, что он дурак — я знал. Но подвергать очищению за это — идиотизм побольше будет. Здесь я с Дарисом не согласен.
— А что насчет самого Дариса? — встрял Стас. — Он чокнутый!
— Я не верю в теорию заговора Дариса и демонов, — фыркнул Кастивиль, не удостоив Стаса взглядом, он говорил лишь с наставницей. — Ты бредишь, Лили. Дарис воспитал несколько поколений асуров. И имеет огромные привилегии при Трибунале. То, что он отлупил твоего обнаглевшего сына, еще не делает его суперзлодеем.
— Я здесь, вообще-то! — помахал Стас.
Наставница цыкнула на него и попросила отойти.
И хотя у Стаса было желание оспорить приказ, он замычал, плюнул под ноги херувима разжеванным листом винограда — Кастивиль осоловел — и зашагал к сестрам. Девочки ковырялись ногтями в галлюциногенных фруктах, счищали кожуру; пояснили, что весь дурман от зеленой росы скапливается в шкурке, затем начали есть.
Стас склонил голову к Ротти и прошептал:
— Что не так с этим кретином?
— Он хвастается, что может заполнить водой океаны и оживить драконов, а когда его обнимают девушки, Касти столбенеет и не может даже пальцем пошевелить.
— Ну… один у него, может, и шевелится. Я не проверяла, — подхватила Христи. — Мы его часто в барах видим. Только и делает, что пьет. Днем учит, вечером — бухает.
— У них, на планете Шамбал, мужчинам запрещено прикасаться к женщинам, — продолжила Ротти. — Женщины там считаются высшими существами. Мужчины им прислуживают. Столько лет прошло, но Касти никак не привыкнет к жизни в Обители. А на нашей планете наоборот. Женщина — вещь. Поэтому мы не хотим туда возвращаться. И близнецы там редко рождаются. Тело долго приходится ждать.
— Ага, — заскулила Христи, — и жара неимоверная. Чувствуешь себя тающей соплёй.
Стас шлепнул по лозе винограда, вдруг потянувшей к нему стебли. Кажется, она хотела отобрать хурму.
— Осторожно, это растение всеядное, — заметила Христи и нещадно ударила носком по основанию виноградника.
Послышалось шуршание. Слабое хрипение. Впрочем, чавканье девочек заглушило плач растения: с торопливой жадностью они откусывали и жевали огромные куски. Так, что их щеки вздувались.
— Да хватит! Вы же бабы, — скривился Стас, вытирая гранатовые брызги со скул, — жрете, как Коржик из Улицы Сезам. Вы же даже чувство голода не испытываете.
— Чувство удовольствия — при нас. — Христи предлагала Шелли разные фрукты, но та упорно отказывалась и тихо посапывала. — Мы надеемся, что Шелли проголодается. Она очень тоскует по Глэму.
Стас поджал губы и посмотрел на ругающуюся Лилиджой. На фоне виднелась гора Оламп в синеватом пухе облаков, там, на вершине, живут и собирают торжественные приемы дэвы клана пустоты — мастера создавать торнадо, ветер и прочую чушь.
Чуть поодаль сверкает Шпиль Трибунала. Этакий парламент и суд Обители. Учителя живут в чертогах просвещений, а членам Трибунала выделяются замки и крепости на территории Шпиля. Всё это рассказал Гламентил — до того, как угодил в карцер, — он не затыкался, когда они притащили Стаса в Обитель. Видимо, чувствовал себя виноватым. Смотрел на Стаса, как на живого мертвеца. С жалостью. Думал, что он слезы будет лить напропалую? Размечтались! Глэм — безумно эмоциональный. Проблему размером с рыбку гуппи, превращает в жирного кита.
Стас сел под виноградник. Сорвал ягоду. Еще несколько размазал по мрамору, рисуя соком котов. Простонал (на это раз от удовольствия). Придумал два плана, как побрить Касти наголо. И хотя оба тупые, это помогло отвлечься от желания его прибить.
Спустя минут десять решил, что пора прекращать бессмысленные споры дэв. Лили билась, словно крот об асфальт, в попытке уговорить Кастивиля помочь, а этот волосатый кусок побелки и глазом не повел.
— Значит, этот индюк умный, но больно чувствительный? Любопытно... — протянул Стас, причесал пальцами волосы и направился к спорящей парочке. — Хватит тратить на него время, Лили. Он ни хрена не способен сделать, вот и вся проблема. Даже достать разрешение посетить вонючую мозгокопалку не в силах.
— Она называется истоком подсознания. Твоя мать говорила, что ты даун? — проворчал Кастивиль.
— А ты трусливый алкаш! Не можешь бумажку у Трибунала подписать, создатель миров, херов.
— Я могу — всё!
— Не можешь.
— Стас! — вмешалась Лилиджой.
— Иди в бездну, паршивец!
— Признай, что ты неудачник. Все способные херувимы сейчас создают новые галактики. А ты здесь. Проспиртованная, трусливая крыса, облизывающая пятки Трибуналу. Вот кто ты! Дерьмо, которое ради друга не может закорючку пойти нарисовать.
Кастивиль стал настолько пунцового цвета, что тон кожи пылал сквозь белую шерсть, и Стас был готов поклясться: никогда в жизни никто не смотрел на него с таким презрением. Учитель распорол посохом пространство, создал червоточину и исчез.
Реакция ожидаемая, конечно. Чего не скажешь о Лилиджой — она вцепилась в воротник куртки Стаса, а дальше: крик, шипение, ругательства и слова вроде: «идиот», «всё испортил», «чем ты думаешь»…
Потом ей надоело. Началась игра в укоризненные взгляды. Так и стояли, пока червоточина не появилась вновь, а из нее не вылетел разъяренный повелитель белой палитры. Кастивиль швырнул
