обречённый слушать адский оркестр, грохочущий в его голове и товарищ Март Акдак, взиравший на чёрный мир через чёрные очки. Понятное дело, что направлялась вся компания не к Реку, а ко второму пациенту доктора Смилянского.
На недоумённый вопрос Анки, что же произошло с Несгибаемым Вождём, Мудрым Руководителем и прочая, и прочая, Гиора, к которому Анку вызвали вскоре после возвращения из подземелий, ответил:
— Тяжелейшее нервное потрясение. Шок.
— Он что — тоже того? — испугалась Анка.
— Нет. Товарищ Март сохранил разум. — поспешно ответил Эпштейн, — Но вот со зрением у него…
— Он что — ослеп?
— Типа того. Я не совсем понял, как называется это расстройство, — сказал Гиора, — Но товарищ Март теперь почти ничего не видит.
Этого ещё не хватало… — в смятении подумала Анка. А вслух спросила:
— А причём тут я, Ваше превосходительство?
— Ты должна сходить к нему. Пойми, сейчас нам нужен этот человек во главе планеты… Я не знаю, как ещё тебе объяснить и как до тебя достучаться, Анна. Его страсть к тебе, признаюсь, для меня, да и не только, оказалась полной неожиданностью.
— Для меня тоже. — буркнула Анка, совершенно не ожидавшая такого поворота событий.
Эх, Оу… — в очередной раз тоскливо подумала она.
Гиора подошёл к ней почти вплотную. Его сияющая лысина приходилась аккурат на уровне Анкиного подбородка.
— Анна! Я не приказываю. — каким-то усталым, увещевательным тоном произнёс Эпштейн, — Я прошу. Он сейчас на попечении Филофеи. Мы убедили Марта отправиться в госпиталь. Я прошу, Анна. Если он убедится, что с тобой всё в порядке…
— Надеетесь, Ваше превосходительство, на чудо?
— Я на что угодно готов надеяться.
— Хорошо. То есть — так точно. Есть.
Но попасть к товарищу Марту в тот раз Анке не удалось. Отряд подняли по тревоге. А после этого Анка с ребятами ещё битый месяц носилась по всей галактике туда и сюда. За это время товарища Марта переправили на Землю и сдали на попечение Давиду Смилянскому в Островной Центр. Пока Анка с товарищами геройствовали где-то в космосе, Гиора Эпштейн, оставшийся на Гамме-249 и ставший там фактически правителем, регулярно связывался с Малининым и «выносил мозг» последнему. И, наконец, так достал бравого полковника, что тот вызвал к себе Анку и в приказном порядке отправил её в Островной. Причём, зачем Эпштейну это нужно было — он и сам бы не смог ответить.
Что же касается Река, то он пробыл в Островном Центре недолго. Смилянский понял, что его доктора здесь бессильны, а потому добился только, что Дагварда поместили в одну из лучших психиатрических лечебниц в Вене. Туда же приехала Мати, ухаживать за Реком, в надежде на улучшение, но Рек её даже не узнал. После рождения сына Мати навещала мужа ещё несколько лет, а потом встретила другого мужчину и аннулировала свой брак с Дагвардом.
Датча выпустили условно-досрочно через пятнадцать лет. Он знал о судьбе Река из рассказов дяди и первое, что Датч сделал, выйдя из тюрьмы, это забрал брата из клиники. Река признали не опасным для общества, поэтому особо препятствовать Датчу не стали. Ни о каких полётах в космос, понятное дело, речи уже не было — Датч нашёл работу техником в космопорту. Его жалования вполне хватало на оплату небольшой квартиры и сиделки для Река. Дядя Герберт в очередной раз предложил, было, свою помощь, но Датч в очередной же раз, гордо отказался, сославшись на то, что дядя и так оплачивал пребывание Река и в Островном, и в клинике, пока Датч был в тюрьме.
* * *
Давид Смилянский с некоторым испугом и сомнением оглядел выстроившихся перед ним в шеренгу визитёров.
— Вы что, — ужаснулся он, — так и попрётесь к нему всей толпой?
— Нет, конечно! — поспешно уверила доктора Рива, — Это мы так, с Аней, для поддержки.
И выпихнула стоявшую рядом с ней Анку из строя.
— Ну что ж. — с явным облегчением произнёс Смилянский, — Тогда пойдёмте, барышня. Остальных — не смею задерживать. Вы уже нашли, где остановиться? У нас тут для тех, кто приехал навестить наших гостей, есть неплохая гостиница.
Анка оглянулась на своих, в поисках поддержки, но все, как один, натянули на рожи преувеличенно-бодрые и идиотски-жизнерадостные улыбки. Впервые бравая спецназовка ощутила, что она осталась одна и что у неё дрожат поджилки.
Товарищ Март сидел на краю деревянного пирса, далеко выдающегося в море и неотрывно смотрел в одну точку. Выглядел он до того одиноким и неприкаянным, что сердце у Анки невольно сжалось. Давид проводил её до пирса и ушёл. Теперь Анка осталась совсем одна. Наверное, это была часть плана доктора — никто не должен мешать. Анка захотела спросить, а что ей делать дальше, но рядом уже никого не было.
… Его звали Женька. Женька Бабич. Её первая армейская любовь. Служили они в одной группе и о них знал весь отряд. Они должны были пожениться. Помолвка с обручением состоялись, а вот свадьбы не было. Вскоре после обручения их отряд отправили на Стамтон, где подняли восстание заключённые на рудниках. Они успели. Веги-охранники сбежали, Полярный Блок сделал вид, что он вообще не при делах. А их отряд потерял четырнадцать человек — неоправданно много. Слишком много. Одним из этих четырнадцати был Женька. Позывной Имба.
И сейчас, пока Анка стояла в начале пирса, всё не решаясь пройти этот десяток метров, перед глазами у неё вдруг снова встали узкие штреки Стамтона и как Женька падает, срезанный лучом бластера, а потом перед ней вновь вспыхнуло и погасло круглое кареглазое лицо Женьки.
А доктор Смилянский вернулся к себе, но возле самого кабинета вдруг развернулся и отправился в другой конец здания. Там, в конце коридора, было небольшое помещение дежурного. Смилянский вошёл внутрь и сел перед мониторами камер наблюдения. Нашёл нужную картинку и подрегулировал чёткость изображения. Там стройная рыжеволосая фигурка всё ещё стояла в начале пирса.
— Ну что же ты… — прошептал Смилянский, — Ну давай уже…
Девушка, казалось, услышала его, оглянулась, словно услышала его слова и теперь искала, кто мог сказать ей это. Потом медленно, слишком медленно, как показалось доктору, пошла по пирсу к одиноко сидящему на его краю мужчине.
Тут и сказочке КОНЕЦ.
Nota bene
Книга предоставлена Цокольным
