молчание Дживс.
– Оставь ее при себе, – немедленно посоветовала я. Зная, какой бардак творился в голове у Дина, ничего умного от него ждать не следовало, а глупости интереснее слушать на занятиях по высшей магии, когда адепты отвечают домашку.
Однако сосед решительно вознамерился поделиться размышлениями с миром:
– Если бы я не знал тебя, Форстад, то решил, что вы с Ведьмой цапаетесь как бывшие.
Он хохотнул над собственной шуткой, в которой не было даже доли шутки, и в карете повисло долгое молчание. Было слышно, как грохотали колеса по каменной мостовой, поскрипывали рессоры, шмыгнула носом блондинка.
– Чего все примолкли? – не понял он.
– Дживс, ты такой кретин, – хмыкнула в тишине Матильда. Лицо подруги терялось в темноте, но по ехидным интонациям можно было легко представить, как она закатила глаза.
– Никакого чувства юмора, – укоряюще поцокал «шутник» языком.
– Дин, – вкрадчиво позвал Илай. – Сделай доброе дело: усни до приезда.
Тот обиженно засопел и отодвинулся от меня, вжимаясь в стенку. Теряться не стала, расправила плечи и наконец вздохнула полной грудью. В полном смысле этого слова, а то от ревности что-то случилось с подачей кислорода к голове: в сумбурных мыслях все время крутилось злосчастное «я жалею».
Карета остановилась напротив ворот академии. Мы дружно выбрались на холод. Дартмурт выглядел мрачным, безлюдным и покинутым, словно днем действительно наступил конец света. Лишь в жилом крыле светилось несколько окон-глазниц, доказывающих, что замок не обездолен, обитатели не исчезли и по коридорам не летают призраки.
К слову, последнее утверждение ничем не доказано. В академии даже имелся официальный клуб охотников за привидениями. Но, по слухам, за все годы существования сообщества чудаки сумели обнаружить только одного призрака, и им оказался кастелян, раньше любивший инспектировать ночные коридоры. Когда энтузиасты набросились на ничего не подозревающего старика, тот едва досрочно не превратился в злого духа. Говорили, он месяц гонял наказанных горе-охотников по главному холлу и заставлял по пять раз на дню перемывать мраморные полы. Странно, как после этой абсурдной истории клуб не прикрыли. Дело «охотников» по-прежнему было живо – сама недавно видела на доске объявлений призыв ко всем неравнодушным вступать в ряды непримиримых борцов с привидениями.
Форстад сухо попрощался, коротким кивком призвал верного пажа к ноге, и оба, пряча шеи в поднятые воротники пальто, торопливой походкой направились к зданию общежития. Тина-пуговка, забыв поблагодарить Геара за щедро предоставленные колени, ринулась следом. Невольно я проследила, как она, поскальзываясь на обледенелой брусчатке, нагнала моего бывшего парня, схватила под локоть и, размахивая сумочкой, что-то защебетала.
В голове, как мелодия от застрявшего в музыкальном ящике почти разрядившегося магического кристалла, снова закрутилось навязчивое «я жалею». Почему-то зазвучавшее сладким голосом блондинки.
– До встречи, Аниса, – проговорил Геар.
– Я жалею! – в ответ объявила я.
– Жалеешь? – не понял он.
– Кого? – удивленно моргнула.
– Ты сказала, что жалеешь.
– Я?
– Ты.
Божечки, я сказала дурацкую фразу вслух? Совсем дело плохо! Пришлось выкручиваться:
– В смысле, не жалею, а желаю! Удачи, Геар.
– Ведьма, ты не заболела? – осторожно уточнила Тильда, следившая за престранным прощанием.
– Пока еще нет.
Демоны дери суровую зиму в Дартмурте, у меня действительно начинался жар! Я столько раз принимала аптекарские снадобья по идиотским поводам, что не уверена, не выхлебала ли бутылочку жаропонижающего до последней капли. А сироп подорожника?! После истории с араустом волшебного сиропа оставалось на самом дне флакона! Помру от глупой простуды, даже не достигнув совершеннолетия, только потому что выдула снадобье для профилактики приступов паники.
Я шагала по лестнице, стук каблуков отражался от стен испуганным эхом и возвращался насмешливым «жалею». Пожелав друзьям спокойной ночи, завернула в женское крыло, дождалась, когда стихнут шаги, умолкнут голоса, и взлетела на восьмой этаж.
Спать не смогу, пока не выясню, что столичная принцесса имела в виду!
В мужском крыле кто-то забыл закрыть окно. Тепло улетучивалось, воздух был тяжелым, влажным и пах купальней. Я замерла перед комнатой с цифрой пять на притолоке и в дурацком отупении таращилась на дверную ручку. В полумраке холодного, погруженного в безмолвие коридора красный цвет этой самой ручки казался особенно пронзительным. По всей видимости, Илай больше ни о чем не жалел…
Третий этаж окутывал полумрак. Лампы по-прежнему едва-едва теплились, вокруг ни души. От температуры или, быть может, от ужаснейшего разочарования под ногами плыл пол, словно я шла не по коридору, а по неустойчивой корабельной палубе. Повернула в темный закуток и попятилась, обнаружив в темноте мужскую фигуру…
Сложив руки на груди и опираясь спиной о дверь, возле моей комнаты дежурил Форстад.
– Почему ты под дверью? – выпалила я.
– Стена красится, – пояснил он.
– В смысле, у тебя же в комнате ручка красная!
– Какая ручка? – не сразу понял он. – Дверная?
Я потупилась, чувствуя себя идиоткой. Надо же было ляпнуть!
– От Дина спасаюсь. А ты ходила ко мне в комнату? – отлипая от двери, закономерно поинтересовался он.
– Не ходила, а проходила мимо, – поправила я с умным видом. – Это большая разница.
– Мимо моей двери? – уточнил он с улыбкой в голосе. – На восьмом этаже?
– Божечки! Форстад, когда ты научился цепляться к словам? – почувствовав, что сама себя, образно говоря, приперла к стенке, огрызнулась я. – Что ты здесь делаешь? Заблудился?
– Нет, – прозвучало до мурашек серьезно.
На некоторое время между нами повисло молчание. Мы стояли в шаге друг от друга, окруженные темнотой, окутанные странной тишиной. Меня лихорадило то ли от жара, то ли от нервов.
– В таверне ты сказал, что тебе жалко, – произнесла я.
Он не сводил с меня прямого взгляда.
– Я сказал, что жалею.
– О чем?
– Ты знаешь.
– Нет, – покачала я головой. – Понятия не имею. Может, ты жалеешь, что оторвал пуговицу от моей мантии, или о том, что выпрыгнул из окна в сугроб…
– Без тебя все не так! – перебил Илай, и у меня вдруг закончились слова. Только были, но вдруг в голове стало пусто. Что за убогие «я жалею» и «все не так»? Как «не так»?! Вверх ногами, задом наперед, наизнанку? Даже не знаю, мне возрыдать или истерично рассмеяться.
Просто, понимаете, разве парень, решивший расстаться из-за ерунды, два месяца хранивший молчание с упрямством, достойным лучшего применения, не должен толкнуть пламенную речь? Что-нибудь трогательно-безумное. Вроде того: прости меня, я был полным кретином! Давай сбежим, обвенчаемся и в нагрузку заведем еще парочку кусачих кустиков. И плевать, что мне двадцать один, а тебе восемнадцать. Да и высшее образование было бы неплохо получить, иначе, когда родители сотрут мой портрет с аристократического семейного древа, нам придется пахать, как меринам, чтобы содержать кусачую
