и маняще убедительно.
Глаза Рэй затрепетали, грозя захлопнуться на пороге оргазма, но я остановил ее, крепко сжав ее бедро.
— Не закрывай глаза и не исчезай, — прошептал я низким, хрипловатым голосом. — Останься со мной. Дай мне это. Позволь мне смотреть.
Ее голова дрогнула, и она кивнула.
— Мускулистый, я никуда не уйду.
Заявление было многогранным, и я держался за него изо всех сил, пока работал большим пальцем, а наши бедра сходились и расходились, сходились и расходились. Пока ее тело не напряглось, и она не кончила. Рэй прилагала усилия, чтобы не сводить с меня глаз, не запрокидывать голову и не прикусывать губу, как она всегда делала. На мгновение я подумал, что это жестоко — не позволить ей, не освободить ее от моих объятий. Но мне нужно было видеть, как в момент кульминации ее глаза закатываются и углубляются в эйфорическое вожделение, наблюдать ее страсть ко мне в эту долю времени. Знать без малейших сомнений, что это я создал ее и что ни один другой мужчина никогда не сделает для нее того, что сделал я.
Я нуждался в этом.
Нет, в этом нуждалась моя душа.
И когда она успокоилась, ее конечности расслабились, я притянул ее к себе. Рэй прижалась щекой к моей груди и хватала ртом воздух, поглаживая пальцами мою кожу и слушая биение моего сердца, когда оно ударялось о грудную клетку. Каждый удар — еще одно обещание принадлежать ей до тех пор, пока оно будет гнать кровь по моим венам, и навсегда после этого.
— Знаешь, — я провел пальцами по ее волосам и плечу, — мне кажется, что больше всего меня печалит то, что моя мама никогда не знала, каково это.
Рэй затаила дыхание, спрашивая:
— Каково что?
— Любить кого-то так же полно и глубоко, как я люблю тебя, — ответил я, закрывая глаза и скользя кончиками пальцев по изгибам ее позвоночника. По изгибам ее боков. По изгибу ее груди. Каждый сантиметр, до которого я мог дотянуться.
— Ты не знаешь, что она не любила. Может, она так любила твоего отца?
— Нет, — покачал головой я, уткнувшись в подушку. — Она даже себя не любила, Рэй. Так что никак не могла любить моего отца — и уж точно, черт возьми, не так, как я люблю тебя. Но…
Я глубоко вдохнул, расширяя грудную клетку и полностью выпуская воздух, позволяя губам улыбнуться на выдохе. Даже когда слезы наполнили мои глаза.
— Мне хочется думать, что мама была бы счастлива узнать, что у меня есть это, понимаешь? Она знала, что все, чего мне хотелось, — это выбраться, и я выбрался. И это ее заслуга, потому что если бы мама позволила мне вернуться домой, я бы остался. Остался бы, и кто, черт возьми, знает, что бы случилось дальше? Черт, да я бы уже, наверное, снова сидел в тюрьме, насколько я думаю. Но мама… это она сказала мне уехать, и я уехал. И насколько это безумно? Меня бы здесь не было… не было бы с тобой, если бы она просто позволила мне остаться.
Слезы катились из моих глаз на подушку под головой, но я все равно улыбался. Потому что после всего, после всего, что я сделал для этой женщины, чтобы защитить ее, думая, что все это было напрасно, мне понадобилась ее смерть, чтобы понять, что она сделала то же самое для меня.
Она спасла меня.
— Потому что она любила тебя, Солджер, — ответила Рэй, и я понял, что она тоже плакала. — Может, она не знала, как это показать, а может, просто не могла, но… любила. Мне не нужно было встречать ее, чтобы понять это. Ты был ее солнечным светом.
Я кивнул, боль в груди слилась со всей любовью, которую я испытывал к женщине в моих объятиях и к женщине, которой больше нет.
— Да, — я поцеловал ее в макушку, — и теперь ты мой.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
ФИНАЛЬНАЯ РАЗВЯЗКА
Рэй заснула рядом со мной, убаюканная дождем и раскатами грома, в то время как я мог только лежать без сна, уставившись в потолок. Время от времени темную комнату освещали вспышки молний, за которыми следовал новый грохот.
Я понятия не имел, как она могла спать во время Божьего гнева. Но не гроза мешала мне спать.
В этом было полностью виновато непрекращающееся напряжение в моем животе. Что-то тихое, шепчущее мне на ухо, ноющее, исходящее откуда-то из глубины моей души. Оно было безжалостно, и я так долго ворочался с боку на бок, прежде чем мне пришлось совсем сдаться.
Поэтому осторожно выбрался из постели, чтобы не разбудить женщину, которая владела моим сердцем. Тихонько выйдя из комнаты, я был встречен легким постукиванием, доносившимся из гостиной. Каждый волосок на моем теле встал дыбом, когда я замер за дверью своей спальни. Адреналин мощным потоком хлынул по моим венам. Успокоив нервы, медленно, незаметно направился по коридору.
Но когда я добрался до гостиной, мои легкие мгновенно опустели при виде Ноя, сидящего на диване с «Нинтендо» в руках. Он подпрыгнул при виде меня, а затем расслабился, разразившись нервным смехом.
— Ты тоже не мог уснуть, да? — спросил я, пересекая комнату, чтобы опуститься на диван рядом с ним.
Он покачал головой.
— Мне не нравится гром.
— Я не знал, что ты боишься грозы.
— Я не боюсь, — защищался Ной, не отрывая глаз от экрана. — Просто они мне не нравятся.
Я понимающе кивнул.
— Да, понимаю. Раньше я ненавидел снег, потому что он напоминал мне о той ночи, когда погиб мой друг. Это не пугало меня или что-то в этом роде. Он просто… ну, знаешь, навевал плохие воспоминания.
Ной на мгновение посмотрел на меня.
— Гром заставляет меня думать о крике.
Я приподнял одну сторону рта в сочувственной улыбке.
— Да, я могу это понять.
Он не стал отвечать на улыбку и вернулся к своей игре, как раз когда
