теперь они не христиане, а язычники, как далекие их предки. Переименовывать праздники, запускать в сознание имена забытых Богов. Скорее всего, на полную трансформацию веры уйдёт не одно десятилетие. Поэтому очень важно работать в связке: государство, средства массовой информации, уходящая в прошлое религия и приходящая ей на смену по принципу — пост сдал, пост принял. И чтобы без всяких эксцессов, душевных страданий и боли, без насилия, без огня и меча, так сказать. Сейчас не средневековье — будем действовать, как цивилизованные люди… Вам, Доримедонт, уже с сегодняшнего дня необходимо начать передавать дела Радомиру, как новому религиозному лидеру Тартарии: резиденцию, недвижимое и движимое имущество по всей стране, храмы для их переформатирования в капища, церковные реликвии и ценности, финансовые активы и так далее… Ведь молодому, то есть обновлённому, родноверию необходимо на чём-то строить базис своей религиозной деятельности. Думаю, как христианин, вы сочтете справедливым процесс возвращения отнятого. И, самое главное: пришло время вернуть нашему народу прежнюю его веру. Над этим мы все без исключения, кто присутствует в этом зале, должны активно потрудиться…
Три Д умолк, и все присутствующие обратили внимание на Доримедонта, потому что в нём произошла настолько разительная перемена, что её невозможно было проигнорировать: так вдруг чернеют и сникают культурные растения в огороде, когда их коснётся неожиданный утренний заморозок, — ещё вчера днём они стояли полные сил, подавая большие надежды на будущий урожай, и вот теперь лежат на земле без сил, готовые стать перегноем, — так гриб в лесу после теплого дождичка быстро растёт, стоит крепенький и красивый, но проходит совсем немного времени, и его съедают изнутри черви, шляпка опадает, становится рыхлой и вялой; всё в Доримедонте вдруг обвяло и состарилось, от патриаршего блеска и величия ничего не осталось, митра накренилась и опала, ткани истлели, золото и драгоценные камни потускнели, лицо потемнело и сморщилось, а великолепный посох превратился в какой-то полусгнивший дрын из леса.
Единственным явственным звуком в густой тишине, которая наступила после вердикта президента, было приглушённое шуршание, идущее с той стороны сцены, откуда на исторический диспут явился патриарх, — оно было похоже на то, как если бы целая толпа стариков куда-то шла, шаркая подошвами по асфальту, — это Хряпа со своим сыном Саней-чертом, двигаясь строго в направлении мысли первого лица государства, угомонили и прекратили деятельность службы безопасности патриарха, не дав ей даже чисто теоретического шанса на то, чтобы оставить Доримедонта под своей опекой: потом с обоих сторон на сцену вышли люди-шкафы, у которых, казалось, всё было квадратным, даже глаза, — глядя на таких людей, сразу становилось ясно, что их нашел и нанял на работу Хряпа, — помимо всего прочего квадратные глаза являлись их неоспоримым удостоверением личности; шкафы окружили несчастного Доримедонта, так что казалось, что сейчас распахнутся их дверцы, и его всего разденут и разберут на части, чтобы засунуть внутрь на длительное хранение, посыпав нафталином. Три Д поднял руку, благородно давая тем самым патриарху возможность выступить с последним словом, высказать пожелание или, что в сложившихся обстоятельствах нельзя было исключить, выкрикнуть яростное проклятие и предать анафеме всех, кто посмел покуситься на древние устои православия и поднять руку на его иерарха, но Доримедонт молчал, как молчит дерево, к которому подошёл дровосек, потому что на него пал его выбор, — и напрасно, кто знает, быть может, если бы оно закричало, топор не посмел бы подняться на него. Это молчание Доримедонта потом вошло в историю как Молчание последнего патриарха всея Тартарии, на эту тему было написано много философских, социальных и исторических трактатов, снято документальных и художественных фильмов, — мнение, в том числе и народное, разделилось ровно на две половины: одна считала, что он молчал подобно Иисусу Христу перед Пилатом, потому что изменить уже ничего не мог, и любое его слово было менее красноречиво, чем молчание, другая полагала, что он признал вину всего христианского мира перед языческим за то насилие, которому оно подверглось в свое время с его стороны, покаялся, взял всю вину на себя и понес наказание. Лишь маленький процент размышляющих над этим считало, что последний патриарх молчал, потому что был так шокирован и напуган произошедшим, что просто лишился дара речи — и не мудрено, ведь он в одночасье потерял всё: власть, деньги, имущество и, самое главное — жизнь. Три Д не разделял ни одну из этих трёх точек зрения, считая их слишком элементарными, но выдвинуть четвертую, собственного сочинения или чужого, пусть даже самую нелепую и фантасмагорическую, так и не смог. Даже после того, как настоящий Доримедонт подвергся физическому устранению, то есть случайной смерти в сауне, где поскользнулся на мокром кафельном полу и при падении получил травму, не совестимую с жизнью, а Хранители с немыслимой быстротой нашли ему первого двойника и начали глубоко под землей его трансформацию в настоящего бывшего патриарха, и по прошествии многих лет, многократной смены двойников, проведения с ними тщательных собеседований, Три Д всё равно не сумел выдвинуть альтернативную точку зрения, то есть — причину Великого молчания последнего патриарха.
Уж лучше бы он тогда орал, топал ногами, бился в истерике, призывал всех святых себе в защитники, пугал страшными карами и вечными муками в аду! Три Д готов был увидеть и услышать всё, предвкушая изысканное удовольствие от незабываемого действа, но после оглашения вердикта ничего не последовало: долго, очень долго, стояла гробовая тишина, без следа поглощающая даже удары разгоряченных сердец и непрерывную работу легких, никто не двигался с места и не издавал ни звука. И только после лёгкого кивка головы Президента, патриарх был взят под руки и уведен со сцены, а Три Д, Водов и Радомир заметно расслабились, почти одновременно вздохнули с облегчением, — показалось, как будто с плеч свалился тяжкий груз, который лежал на всех тартарцах, живых и мёртвых, на многих поколениях. Пришло расслабление, так что захотелось танцевать, петь и веселиться, и не стали они этого делать немедленно только по одной причине, — именно они являлись самыми трезвомыслящими представителями Тартарии, умеющими контролировать свои эмоции и управлять чувствами, что, собственно говоря, и выдвинуло их на лидирующие позиции.
И напрасно ближний круг аналитиков выразил Президенту свою обеспокоенность слишком резкой сменой государственной религии! Советовал сделать этот процесс максимально безболезненным, не объявлять о нём во всеуслышание, а перевести, так сказать, на длинные рельсы, постепенно подталкивая Тартарию к новому восприятию действительности, и, конечно, не уподобляться тем представителям христианского мира, которые огнем и мечом приносили народам свою веру! Но этот совет быстро
