спину. По самую, чёрт возьми, рукоятку. И провернули для пущего эффекта, чтобы уже никогда не оклемалась.
— Приехали, — словно из густого тумана вырывают меня слова водителя такси, но я даже «спасибо» выдавить из себя не в состоянии.
Меня крупно трясёт и зуб на зуб не попадает. Я лишь киваю и выхожу из машины, медленно переставляя ноги и тяжело приваливаясь к подъездной двери. Жму кнопки номера квартиры на домофоне, а затем жду, когда мне ответят.
— Кто там?
Боже! Кто я теперь?
— Ле…, — хриплю и всхлипываю, — Лера.
Раздаётся характерный сигнал, и я вваливаюсь внутрь дома, а затем рывками, между приступами паники и безысходности, бреду наверх, где меня в дверях своей квартиры ждёт Мария Марковна.
Я останавливаюсь на последней ступеньке перед лестничной площадкой и с надеждой смотрю на старушку.
— Пустите? — шепчу я потерянно. — Мне больше некуда идти.
Он всё у меня забрал…
— Лерочка, — вскидывает руками обеспокоенно, — Господи, девочка! Что случилось?
Пожимаю плечами и начинаю захлёбываться рыданиями. Я не знаю, как объяснить то, что со мной сделали? Я не понимаю, как всё это пережить и сохранить рассудок. Я просто не могу больше выносить эту боль. Она меня душит. Насилует. Без анестезии вскрывает грудину и кромсает внутренности тупым, ржавым тесаком.
— Проходи! Ох, моя дорогая, иди же сюда скорее.
И я пошла, а потом попала в тёплые объятия и с головой погрузилась в беспросветный мрак. Он поглотил меня целиком, а затем принялся пытать своими ядовитыми щупальцами. Жалил. Скручивал. Душил.
— Лера, пожалуйста, не плачь. Ох, что же делать-то?
Ничего уже не поделаешь. Всё. Моя песенка спета…
— Что произошло? — причитала Мария Марковна, пытаясь вытереть бесконечный поток солёной влаги с моих щек. И я бы рада была ей ответить, но только открывала рот, словно глупая рыбина, выброшенная на берег, но ни звука произнести была не в силах.
Только плакала без остановки. А потом и ещё горше, когда телефон снова зазвонил, высвечивая на своём экране имя предателя и беспринципного лжеца.
Сбросила. А затем и вовсе выключила телефон, не желая больше ни слышать, ни видеть, ни знать этого мудака. Пусть зажигает звёзды со своей Айзой. Я пас.
— Твой мужчина обидел тебя, Лерочка?
— Не мой, — заикаясь и всхлипывая вытолкнула я из себя, — он не мой мужчина. И никогда им не был…
Никогда!
И сознание тут же подсунуло мне картинки того, как Данил, покувыркавшись со мной, едет к своей жене, где тут же, не отходя от кассы, с особым рвением пытается заделать ей ребёнка. А потом снова идёт ко мне, рассказывая, что он непомерно счастлив.
Ублюдок!
Мария Марковна ещё что-то пытается выспросить у меня, но я уже не могу воспринимать эту реальность. Я настолько погружаюсь в своё персональное горе, что слепну и глохну. Спустя время на автопилоте выпиваю какое-то горькое лекарство и снова в слёзы, благодарно принимая утешающие, но, увы, не помогающие мне, объятия и ласковые поглаживания по голове.
Марии Марковне жалко меня. Мне себя тоже.
Я вообще вся жалкая вдоль и поперёк.
Спустя миллионы невыносимо мучительных минут понимаю, что меня начинает знобить. Кости выламывает и выкручивает. Голова трещит по швам. Тошнит. Кожа становится болезненной, и мне до зубовного скрежета хочется содрать её с себя.
— Геля, у неё температура поднялась. Что делать? — словно из-под толщи воды доносится встревоженный голос Марии Марковны. И я ловлю её холодные пальцы со лба и благодарно сжимаю их, а затем прикасаюсь к ним губами.
Не знаю, чтобы я делала без неё. Сдохла бы, наверное…
Меня снова заставляют что-то выпить, и я послушно подчиняюсь, а затем, кажется, забываюсь беспокойным и поверхностным сном, вздрагивая, казалось бы, каждые пять-десять минут. Но снова упорно закрываю глаза и жду, когда вспухшие и истерзанные мозги отключатся. Сон — это хорошо, пусть там за мной и гонятся адские гончие. Это всё же лучше, чем садистка-реальность.
На рассвете становится так плохо, что я почти кубарем скатываюсь с кровати и по стеночке бреду в туалет. Внутренности скручивают судороги. Меня рвёт.
Мария Марковна рядом. Держит мои волосы и просить выпить воды. Я делаю то, что она говорит, но меня снова выворачивает наизнанку.
— Ты хоть не беременна от него, Лерочка?
— Нет, — качаю головой, отбивая зубами похоронный марш, — я на таблетках.
— Слава богу… значит это просто нервы…
Не просто…
Это убийство человека. Хладнокровное. Преднамеренное. Продуманное и вероломное!
Дальше время течёт сквозь меня. Я где-то на периферии яви и ада. Но они сливаются воедино, и я не вижу между ними никакой разницы. Всё одно.
Кажется, через несколько часов в квартире появляется Ангелина Марковна и теперь вокруг меня крутятся уже две старушки. Слёзно просят похлебать бульона, но я даже думать о еде не могу. Меня до сих пор мутит. А я всё ещё плачу или бесконечно дрейфую по безжизненной, усыпанной острыми осколками пустыне своего разбитого вдребезги сознания.
Так и проходит день. Я отстранённо наблюдаю, как движется по небосводу и клонится к закату тусклое солнце. А затем, когда пространство затягивают сумерки, в квартире слышится надрывная трель дверного звонка.
Я тупо вздрагиваю, а затем вяло отмечаю, что старушки неразборчиво шепчутся в прихожей.
Бам! Бам! Бам!
Это на смену звонку, пришёл нескончаемый стук.
А затем моё уже давным-давно дохлое сердце пару раз дёрнулось в посмертных конвульсиях, услышав зычный и требовательный голос своего палача.
— Лера, выйди! Иначе я вынесу эту грёбаную дверь к чёртовой матери!
О, явился.
Видимо, натрахался с женой, теперь настала моя очередь веселить барина…
Ну, ладно. Пора наконец-таки покончим с этим.
Лера
На столике рядом с собой нахожу какое-то успокоительное и отправляю в рот забористую дозу. Затем встаю, натягиваю на себя вчерашнее платье и бреду в ванную, где планомерно и скрупулёзно умываю ледяной водой распухшее от слёз лицо под нескончаемый шум в прихожей, где в квартиру с упорством барана всё ещё продолжает ломиться Шахов.
Выхожу из уборной и замираю, взирая с изрядной долей сожаления на притихших и перепуганных старушек.
— Лера, может не надо? — шепчет Мария Марковна, но я тут же отрицательно качаю головой.
— Я его не боюсь. Забирать у меня больше нечего. Убивать тоже.
Обулась. Открыла дверь и шагнула через порог.
— Какого хрена, Лера? — зарычал Шахов и внутри меня что-то оборвалось.
