которых покусал эрдель. В конце концов, в этом списке было сорок или даже больше имен.
Никто не мог понять, почему мы не избавимся от такой собаки. Я и сам толком не понимал, но мы не избавлялись. Наверно, раза два соседи пытались отравить его — Маггс вел себя так, точно его отравили навсегда, — и старый майор Моберли однажды выстрелил в него из служебного револьвера недалеко от «Сенека-отеля» на Ист-Броуд стрит, но Маггс дожил почти до одиннадцати лет. И даже когда едва мог ходить, он ухитрился укусить конгрессмена, который зашел к моему отцу по делу. Мама никогда не любила этого конгрессмена: она утверждала, что знаки гороскопа показывают — доверять ему нельзя (он был Девой). Ему она тоже послала к Рождеству коробку конфет. Но он отослал их назад, возможно, потому, что заподозрил в этом какой-то подвох. Мама убеждала себя, будто все, что ни делается — к лучшему, и хорошо, что собака укусила конгрессмена, хотя отец из-за этого потерял важные деловые связи. «Я бы не стала иметь дело с таким человеком, — говорила мама, — Маггс прочел его суть как по книге».
Мы обычно таскали со стола куски, чтобы завоевать его расположение, но это действовало не всегда. У него вообще не бывало хорошего настроения, даже после еды. Никто не понимал, что с ним, в сущности, происходит, но что-то вызывало у него раздражение, чаще всего по утрам. Роберт утром обычно тоже бывал не в духе, особенно до завтрака, и однажды, когда он спустился в столовую и обнаружил Маггса, задумчиво дожевывающего утренние газеты, он бросил ему в морду грейпфрут, и тот немедленно вспрыгнул на обеденный стол, скользя по тарелкам, вилкам и ножам и разливая кофе. С передними ногами, парящими в воздухе, Маггс пронесся через весь стол и шлепнулся подле медного экрана перед газовым камином, но в ту же минуту он был на ногах и, в конце концов, погнал Роберта и злобно укусил за ногу. На этом все было кончено. Маггс никогда никого не кусал больше, чем один раз за один прием. Мама постоянно напоминала, что это аргумент в его пользу: она говорила — он вспыльчив, но не держит зла. Мама всегда защищала его. Я думаю, что она любила Маггса за то, что он был «нездоровой собакой». «Он не вспыльчивый», — жалостливо замечала она, но это не соответствовало истине: он, может, и не был очень здоровым, но был ужасно сильным.
Как раз мама поехала в «Читтенден-отель» на встречу с женщиной, специалистом по душевным болезням, которая приехала в Колумбус читать лекции на тему «гормональные вибрации». Мама хотела узнать, возможно ли провести сеанс гормональных вибраций над собакой. «Он большой светло-коричневый эрдель», — объясняла мама. Женщина ответила, что она никогда не лечила собак, но посоветовала маме постоянно думать, что собака не укусит, и тогда она не укусит. Все следующее утро мама держала в голове эту мысль, пока Маггс не укусил мороженщика. Но мама обвинила во всем самого мороженщика: «Если бы вы не думали, что он вас схватит, он бы и не схватил». Мороженщик уходил из нашего дома, подавляя ужасную, резкую вибрацию.
Один раз утром, когда Маггс слегка укусил меня, можно сказать, мимоходом, я догнал его, схватил за короткий обрубленный хвост и поднял в воздух. Это была самая большая глупость, которую я мог сделать. И много лет спустя, месяцев шесть назад, когда я в последний раз увидел маму, она сказала, мол, она так и и не поняла, что напало на меня. Я не исключаю, что это было помешательство. Пока я держал пса за хвост над землей, он не мог укусить меня, весь извивался, дергался и рычал, и я понимал, что мне не удастся долго удерживать его в таком положении. Я отнес эрделя в кухню, швырнул на пол и захлопнул дверь в тот момент, когда он бросился на нее. Но я забыл о черном ходе. Маггс выбежал через черный ход, спустился вниз, догнал меня у парадного и припер в угол гостиной. Я ухитрился вскочить на каменную полку, но ценой некоторых жертв: с ужасным грохотом полетели вниз большие мраморные часы, осыпая все вокруг осколками, несколько ваз, и я тяжело плюхнулся на пол. Маггс был в таком смятении от разгрома, что когда я поднялся, он исчез. Мы нигде не могли найти его, пока после обеда, вечером, к нам не зашла старая миссис Дэтуэйлер. Когда-то Маггс укусил ее в ногу, и она переступила порог гостиной только после того, как мы ее заверили, что Маггс убежал. Едва она села, как он, громко рыча и стуча когтями, вылез из-под дивана, где он спокойно прятался все время, и укусил ее. Мама осмотрела укус, приложила к нему арнику и сказала миссис Дэтуэйлер, что там всего лишь царапина. «Он слегка стукнулся о вашу ногу», — объясняла мама. Но миссис Дэтуэйлер покинула наш дом в мрачном состоянии духа.
Многие люди сообщали о нашем эрделе в полицию, но отец тогда служил в муниципалитете и был в хороших отношениях с полицией. Больше того, пару раз сами полицейские были свидетелями действий эрделя: когда Маггс укусил миссис Рафус и еще когда он укусил мистера Мэлуа, вице-губернатора штата. Потом мама сказала полицейским, что в этом не было вины Маггса, были виноваты сами укушенные им. «Когда он бросается на них, они вопят, — объясняла мама. — А это его возбуждает». Полицейские высказали предположение, мол, нет ли смысла держать собаку на привязи, но мама ответила, что это угнетает пса, и он не будет есть, если будет привязанным.
Поза Маггса во время еды была необычной. Поскольку мы все знали, что если встать перед Маггсом на полу, он непременно укусит, мы ставили для него миску с едой на край кухонного стола, возле которого стояла скамейка. Маггс взбирался на скамейку и ел. Помню, как мамин дядя Горацио, который хвастался, что был третьим человеком, поднявшимся на гору Миссионэри Ридж, штата Теннэсси, плевался от негодования, когда узнал, что мы кормим собаку на столе из-за того, что боимся поставить тарелку на пол. Он сказал, что никогда не боялся ни одной собаки, какие только есть на свете, и поставит собачью миску на пол, если мы ее дадим ему. Роберт заявил, что если дядя Горацио накормит собаку на полу, прежде, чем она схватит его, он станет первым человеком, поднявшимся на гору Миссионэри Ридж. Дядя Горацио пришел в ярость. «Притащите его! Притащите его сейчас
