включила лампочку над узкой каменной винтовой лестницей. Мы начали спускаться, и я заметил, что внизу стало холоднее. Лина остановилась у подножия лестницы и пропустила меня вперед, в темную крипту с низким потолком, которая казалась выдолбленной в монолитном камне.
– Это помещение уникально, – сказала Лина. – Камни выложены таким образом, что здесь круглый год поддерживается одинаковая температура. Я слышала, что в небольшой церкви в Дублине есть помещение с такими же условиями, идеальными для хранилища.
– Еще света, – потребовал я.
В комнате что-то лежало, но я не мог различить, что именно. Лина потянула за выключатель, и резкий белый свет двух флуоресцентных ламп осветил комнату и ее кошмарное содержимое. В крипте хранилась человеческая плоть. Вдоль стены как дрова громоздились тела. Их было около двадцати. А также бесчисленное количество ампутированных рук и ног. Тела и конечности прекрасно сохранились, хотя и казались мумифицированными. Действительно, условия в этой комнате идеальны для хранилища. Жертвы эксперимента? Последствия метода проб и ошибок? Первые люди Нордхэгена?
– Ничего себе, работы у него действительно хоть завались.
– Том, ты в порядке?
– Конечно. – А как же еще? – Классно. Просто классно.
Первоначальный шок улетучился. Меня даже не трясло. Кажется, я был у истока королевства Нордхэгена. Нулевого меридиана. Возможно, все дело в защитной реакции моих нервных окончаний, но я чувствовал себя абсолютно спокойно. Я отвернулся от этого морга и чуть не провалился в дыру в полу.
– Осторожно! – воскликнула Лина. – Это яма с негашеной известью. Кто знает, сколько ей веков. Возможно, здесь хоронили умерших от чумы. В этом районе несколько таких братских могил. Одна из них находилась на месте Гайд-парка.
– Как удобно, – заметил я, обходя отверстие. – Почему Нордхэген ею не пользуется?
– Не знаю. Наверное, что-то мешает.
– Быть может, он просто ненавидит расставания.
Когда мы вернулись наверх, Лина подвела меня к небольшому бару, который я раньше не заметил. Как говорится, все удобства в нашем распоряжении. Мы наполнили бокалы и расположились на диване. Теперь в помещении горел тусклый свет лишь нескольких ламп. Поэтому, хотя мы сидели лицом к ящикам, их обитателей было не видно. Мне здесь не нравилось, но я старался о них не думать.
В воздухе повис главный вопрос. Как это повлияет на наши с Линой отношения? Но я был не в настроении размышлять о нем. Посмотрим, что будет через пару дней. Я откинулся на спинку дивана и потягивал виски из бокала. Лина прижалась ко мне.
– Жестокость, – произнес я, словно мы играли в шарады. – Жестокость. Сейчас мне пришло в голову это слово.
– Именно, – отозвалась она. Я видел ее довольную улыбку. – «Жестокость» – подходящее слово. Но ты должен вспомнить его значение, его этимологию.
– Я знаю, что означает слово «жестокость».
– Ты уверен, Том? Ты знаешь, что это – неутолимая жажда жизни, непобедимое упорство в самосохранении? Без жизни нет боли, без боли нет жизни. Жестокость – состояние полной ясности и контроля над ситуацией. Если хочешь жить, то кто-то должен умереть.
Я ничего не ответил. Мне не хотелось больше слышать никаких слов. Я не хотел думать. Я хотел сосредоточиться на напитке в своей руке и отключить остальные ощущения.
Но Лина отставила свой бокал и склонилась надо мной. Начала гладить меня, расстегнула рубашку и брючный ремень. Мои мысли были далеко, казалось, что это происходит с кем-то другим. Но вскоре я почувствовал ее прикосновения и пришел в ярость. Мое тело было согласно, но я не мог. Я хотел сказать «нет», но слово застряло у меня в горле.
Я схватил Лину за волосы и резко дернул ее голову наверх, потом оттолкнул ее и, не в силах взглянуть в ее сторону, ушел в самый дальний и темный угол помещения. Там я сел на каменный пол, прислонившись лицом к холодной стене. Меня трясло от ненависти. Не к Нордхэгену или к Лине. Я ненавидел себя, то чудовище, которым я стал. Ненавидел свое тело, свое сознание, всего себя целиком. Только сейчас я понял, что Лина имела в виду, когда сказала, что здесь я смогу познать себя. Я был неспособен даже разрыдаться, а лишь дрожал, полный ненависти к тому, что узнал о себе.
Мне непонятна природа сумасшествия. Видимо, следовало лучше изучать психологию в университете. Нордхэген выжил из ума, но прекрасно взаимодействовал с внешним миром. Он не только мог в нем жить, но даже добился успеха. Так кем же он был? Если не буйно помешанным, то старым больным извращенцем. Ему приносило удовольствие вправлять носы и делать красивых девушек еще красивее, но в то же время человеческая жизнь не представляла для него никакой ценности. Он чувствовал себя Богом и мог делать с ней, что пожелает. Я смутно припоминал курс клинической психологии и пришел к выводу, что у Нордхэгена были все симптомы не психически больного, а психопата. Рассудительного, хладнокровного психопата.
Как и предупреждала Лина, мои размышления не делали происходящее понятнее. Но я понимал, что должен кое-что прояснить для себя, ради себя. Мне было необходимо доказать самому себе, что я не такой, как Нордхэген. Да, я тоже убийца, но обстоятельства, при которых я убил, совершенно другие. Что он мне сказал в вечер нашего знакомства в «Карлайле»? «Если бы я не знал тебя, я бы тебя не нашел». Что-то в этом роде. Теперь эти слова преследовали меня.
Некоторое время спустя я встал, обошел застекленные ящики и выбрался в переднюю. Там на ступеньках сидела Лина. Мы не сказали друг другу ни слова. Она заперла дверь и пошла за мной наверх. Мы вышли из дома Нордхэгена и несколько мгновений стояли на улице в нерешительности. Все еще была ночь.
Мы пошли ко мне. В прохладной темной комнате сбросили одежду и залезли под одеяло, согревая друг друга теплом наших тел. Занялись любовью, словно отчаявшиеся, взбудораженные подростки, неуклюже и нервно. Наконец я смог отпустить себя и зарыдал. Я не мог остановиться. Лина обняла меня, прижав мою голову к своей груди, и утешала, пока мои слезы не иссякли.
В серый предрассветный час мы вышли на прогулку. Город постепенно просыпался. Мы дошли до пруда в Гайд-парке, сели на скамейку и наблюдали за парой лебедей, стаей уток и несколькими чайками. Лина положила голову мне на плечо. Мы хорошо смотрелись вместе, как счастливая пара, которая гуляла всю ночь – сначала поужинали, потом сходили на шоу и наконец танцевали в ночном клубе до утра. От этой мысли я чуть не рассмеялся.
– Какая часть этого кошмара – твоя? – спросил я.
