Он хотел посоветовать ей оставить отца и устроиться в жизни без него. Лью Ангарак недоступен. Возможно, он никогда не женится. Его бросила единственная женщина, любимая им с детства, и он так и не смог оправиться. Никто из них не смог. Это их семейное проклятие.
Но разве объяснишь такие вещи влюблённой женщине? Вряд ли.
Судя по всему, Яго предпринял героические усилия в этом направлении. Он постоял немного за спиной Айоны с носовым платком в руке, затем сложил его и сунул в карман комбинезона. Ли глянула на мать и закатила глаза.
— Сёрфингом мы больше заниматься не будем? — предположила она.
— А мне этот сёрфинг никогда не нравился, — лояльно добавила Дженни.
Она собрала свои учебники.
— Пойдёмте, девочки, — велела Айона и оглядела мастерскую. — Здесь нас больше ничто не держит.
Кадана она полностью проигнорировала, словно он был переносчиком семейной болезни. Он посторонился, когда Айона забрала своих дочерей и двинулась к выходу. Она направлялась к собственному магазину на аэродроме. Дверь за ней с шумом захлопнулась.
— Бедная девочка, — заметил Яго.
— Что вы ей сказали?
Яго подошёл к своему рабочему месту.
— Правду.
— Что именно?
— Никто не смоет пятна с леопарда.
— А сам леопард?
Яго осторожно снимал голубую изоляционную ленту с короткого борда. Кадан обратил внимание, что руки у него дрожат сильнее обычного.
— А? — с запозданием отозвался старик.
— Разве леопард не может сам убрать свои пятна? Люди меняются.
— Нет, — возразил Яго. — Не меняются.
Он начал обрабатывать кромку наждаком. Очки сползли на кончик носа, и Яго вернул их на место.
— Разве только внешние реакции. То, что они являют миру, если ты понимаешь, о чём я. Они хотят показаться другими и стараются добиться этого. Но то, что внутри, — неизменно. Нельзя переделать самого себя. Только поведение.
Яго поднял глаза. Из седых волос, собранных в жидкий хвост, выбилась длинная прядь и упала ему на щёку.
— А ты что здесь делаешь, Кад? Разве ты не должен быть на работе?
Желая уклониться от этого вопроса, Кадан начал прохаживаться по мастерской, пока Яго шлифовал обводы доски. Он открыл комнату отца — своё рабочее место во время прежней попытки закрепиться в «Ликвид эрс» — и заглянул внутрь.
Проблема в том, думал Кадан, что у него нет склонности к работе шейпера. У него не хватало терпения. Труд этот требовал твёрдых рук, умения пользоваться бесконечным набором инструментов и шаблонов. Человек должен держать в голове множество переменных, и это казалось Кадану невозможным: изгиб заготовки, одиночная или двойная вогнутость, положение плавников. Длина доски, форма хвоста, толщина кантов. Одна шестнадцатая дюйма могла всё изменить. «Чёрт побери, Кадан, неужели ты не видишь, что эти каналы слишком глубоки? Я не могу держать тебя здесь, раз ты всё портишь».
Всё правильно. Справедливо. Шейпер из него никакой. А обработка доски казалась такой скучной, что Кадан чуть не плакал. Нервы у него не выдерживали, а борд требовал аккуратности. Фибергласс надо отматывать с припуском, но экономно, а потом осторожно покрывать эпоксидной смолой, чтобы не было пузырьков. Затем полировка шкуркой, ещё один слой фибергласса и снова шлифовка.
Этого Кадан делать не мог. Ну не приспособлен он для такой работы. Надо родиться для этого, как Яго.
Поначалу Кадан собирался заняться окраской бордов, покрасить собственную доску. Но отец ему не разрешил, сказал, что нужно это заслужить — прежде познать азы мастерства, а ведь от Санто отец этого не требовал.
— Мой бизнес перейдёт к тебе, а не к Санто. Поэтому ты должен изучить всё — от и до. Мне нужен художник, а Санто понимает в дизайне.
«Он понимает, как трахать Мадлен», — хотелось ответить Кадану. Но что толку спорить? Мадлен изъявила желание, чтобы Санто трудился у отца, а она — любимая дочка.
И что теперь? Кто знает. Они оба разочаровали отца, правда, Мадлен разочаровала больше.
— Я готов вернуться, — сказал Кадан. — Что вы об этом думаете?
Яго выпрямился, отложил шкурку и внимательно посмотрел на Кадана.
— С чего вдруг?
Кадан покопался в мыслях, отыскивая подходящее объяснение. Вернуть себе расположение отца он мог только при содействии Яго.
— Вы оказались правы. Я не могу там работать. И мне нужна ваша помощь.
— Она тебя совсем достала?
Кадану не хотелось поднимать тему Деллен ни мысленно, ни на словах.
— Нет. Да. Неважно, — отмахнулся он. — Я должен выбраться оттуда. Поможете?
— Конечно, — заверил старик. — Дай мне время, я прикину, как подойти с этим к твоему отцу.
После разговора в церкви Линли вместе с бывшим следователем пришёл к нему домой, благо что тот жил неподалёку. Они поднялись на чердак, где Дэвид Уилки порылся в картонных коробках и достал бумаги с записями о деле Джейми Парсонса. На листах были фамилии подростков, опрошенных в связи со смертью Джейми. Уилки понятия не имел, где сейчас живут эти люди, но Линли подумал, что по меньшей мере одного или двух из них можно найти рядом с бухтой Пенгелли. И если он прав, то нужно безотлагательно встретиться с ними.
Пока Линли возвращался в деревню сёрферов, его мысли крутились вокруг этого. Он продумывал свой следующий шаг.
Как выяснилось, один из друзей Керна, бывший на злополучной вечеринке, безвременно скончался от лимфосаркомы. Другой эмигрировал в Австралию. Трое из тех шести до сих пор жили в бухте Пенгелли, так что найти их труда не составило.
Линли начал с паба. После разговора с барменом он очень быстро нашёл автомастерскую (Крис Аутер), местную начальную школу (Даррен Филдс) и мастерскую по ремонту лодочных двигателей (Фрэнки Клиски). В каждом заведении Линли действовал одинаково: предъявлял своё полицейское удостоверение, сообщал минимум подробностей о смерти, которую расследовал в Кэсвелине, и интересовался у каждого, не может ли он уделить ему время и через час поговорить в другом месте о Бене Керне.
Смерть сына Бена Керна оказала волшебное действие, если это можно назвать волшебством. Все трое согласились.
Для встречи Линли выбрал прибрежную тропу. Неподалёку от деревни на скале стоял памятник Джейми Парсонсу, о котором упомянул Эдди Керн. Памятник представлял собой каменную скамью с высокой спинкой, огибающую круглый каменный стол. В середине стола было вырезано имя Джейми и даты его рождения и гибели. Поднявшись туда, Линли вспомнил, что видел этот памятник во время своего долгого путешествия. Скамья дала ему укрытие от ветра. Сидя там, он обратил внимание не на имя подростка, а на даты, свидетельствующие о короткой жизни. Это совпало с его трагической историей, в которой любимая умерла такой молодой.
