становилось…
С этими невеселыми мыслями я и забылся наконец в чутком, тревожном сне. А среди ночи меня пробудил испуганный шепот Дамина:
— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, кто-то ходит вокруг. Вот послушайте…
Я приподнялся и прислушался. Да, действительно, кто-то тяжело и грузно топтался вокруг нашей стоянки, то заходил слева, то справа, то со стороны ручья, шумно хлюпая водой.
Первое, что промелькнуло в моем взбудораженном воображении, — нарушитель! И от этой мысли сон мой улетучился моментально. Я подобрался, нащупал застежку кобуры и неслышно вынул пистолет. Наверно, мера эта со стороны выглядела смехотворной. Отличной мишенью, четко освещенной пламенем костра, были скорее мы, а не тот неизвестный, хотя и его шумное поведение вызывало по меньшей мере недоумение.
Мне вспомнился вдруг прошлогодний поиск. Наш наряд шел буквально по пятам нарушителя, прижимая его к побережью, но неожиданно тот исчез, словно провалился сквозь землю. Позже оказалось, что он затаился в огромном чане с солью на заброшенной после путины рыбацкой стоянке. Мы не раз проходили мимо этого чана, но нарушитель не стрелял, хотя и был вооружен. Он ждал помощи с моря, и ему во сто крат важнее было не обнаруживать себя, затеряться до времени на этом острове, чем вступать с нами в перестрелку, в которой он не имел бы никаких шансов…
Нет, это не нарушитель. Какой нарушитель так демонстративно бы топал на весь распадок, шумно сопел и тяжело вздыхал? Мне стало смешно оттого, что я так легко мог обмануться и вообразил себе черт знает что. Но любопытство мое не пропало, наоборот, разгорелось еще больше. Я до рези в глазах всматривался в чернильную ночную мглу, но так ничего и не заметил. Минут через тридцать шаги и вздохи неожиданно затихли. Слышался только глухой шум воды и где-то высоко шорох звезд, а может, ветра на краю распадка.
Рано утром мы тщательно обследовали наш лагерь, и Макаренко обнаружил на берегу ручья хорошо сохранившиеся медвежьи следы. Судя по глубокому отпечатку и большой стопе, ночной наш гость был внушительных размеров и что-нибудь центнера на три. Что его привлекло к нашему лагерю, трудно сказать: то ли запах пищи, то ли праздное любопытство?
— А мишка-то наш меченый, товарищ лейтенант, — сказал Макаренко, продолжая по старой охотничьей привычке подробно изучать след. — Вот глядите: на правой стопе нет последней фаланги и когтя. Старый медведь, боевой…
— Счастье наше, что этот боевой не сунулся, — заметил Дамин, с опаской поглядывая на следы.
Макаренко улыбнулся:
— Медведей бояться — в лес не ходить.
Мы быстро перекусили, свернули наш лагерь, прибросали землей кострища и двинулись в путь. Вдоль ручья, по течению, строго на юг, намереваясь при первом же удобном случае подняться наверх и сориентироваться. В распадке еще лежал сумрак, было сыро и зябко. Берега ручья густо поросли лопухами, медвежьим корнем, зарослями вейника и осоки, и самой воды не было видно, слышался только ее шум — невнятное бормотание на перекатах, мягкое, вязкое всхлипывание в спокойном течении. Возглавлял наше шествие Макаренко, зорко всматриваясь под ноги. Дамин по-прежнему шел налегке, с одним автоматом. Его вещмешок был у Макаренко, рацию нес Беседин. Правда, когда собирались, Дамин пробовал слабо протестовать, но быстро сдался.
Вскоре Макаренко снова наткнулся на медвежий след. Судя по большой примятости, это был наш медведь, и следы его вели в ту же сторону, куда держали путь и мы. Теперь уже мы сами держались его следов, без труда отыскивая их на дне распадка, потому как медведь шел, особо не петляя и не таясь, чувствуя себя настоящим хозяином леса.
Так продолжалось довольно долго, часа два. Уже там, наверху, вовсю разгорелся день, взошло солнце, а медведь, похоже было, и не думал покидать этого сумрачного распадка.
Мы остановились. Надо было что-то решать: продолжать нам двигаться по медвежьим следам или подняться наверх, чтобы сориентироваться. Я стал совещаться с Макаренко. Куда и зачем мог направляться весной голодный, исхудавший после зимней спячки медведь, совсем недавно покинувший свою берлогу? Ясно, что в поисках пищи. Потому что лес в эту пору мало что мог дать из пропитания. Оставалось ему одно: выйти к большой нерестовой реке и попробовать откормиться рыбой. Тем более что ранней весной как раз нерестится в здешних местах жирная, сладкая на вкус, пахнущая свежими огурцами курильская корюшка. И здешние медведи — большие охотники до такой пищи.
Медвежьи тропы, как следует из охотничьих наблюдений, проложены на редкость целесообразно. Медведь никогда без необходимости не полезет вверх по самой крутизне и не ринется вниз по отвесному склону, он пройдет так, как удобно, но не слишком уклоняясь от цели. Если исходить из всего этого, рассуждали мы с Макаренко, то медвежья тропа непременно должна привести нас к большой реке, а такие реки на нашем острове скатываются только в океан. На том и порешили.
Мы двигались по распадку еще часа полтора, прежде чем медвежий след пологим удобным склоном не вывел нас наверх. По мелкому перелеску и зарослям кедровника, оставляя стороной бамбуковые полчища, след привел нас к большому массиву хвойного леса. Здесь под мощными пихтовыми кронами было тихо и сыро, росли крупные папоротники, сильно пахло хвоей и прелью. К этому примешивался еще какой-то специфический запах. И вдруг перед нами в просвете деревьев и голых еще веток кустарников брызнула голубая гладь воды.
Вскоре мы уже стояли на берегу небольшого горного озера, спрятанного от посторонних глаз в самом сердце острова, в чащобе леса. Это в самом деле был заповедный, нетронутый уголок. С буйным, развесистым разнотравьем по берегам, со своей жизнью и микроклиматом. По тихой его глади, совершенно не пугаясь нас, почти у самого берега плавали целые выводки диких уток, а на середине, словно аппликация, гордо красовалась пара белых лебедей. Мы стояли тихо, не шевелясь и не разговаривая, потрясенные этой сказочной идиллией. Только почему в это время года утки, лебеди? Разве они уже вернулись?.. Тот странный, специфический запах, который встретил нас в лесу, здесь, на берегу, у воды, ощущался сильнее. Словно бы пахло чем-то кислым.
Макаренко присел у воды, окунул в нее руки, и… все загадки этого озера сразу стали понятными.
— А вода-то теплая, товарищ лейтенант. Градусов двадцать пять, не меньше, — сказал он, поднимая к нам удивленно-счастливое лицо, точно открыл неведомый материк.
Я тоже зачерпнул в ладони голубой этой воды и понюхал — опять этот запах. Вода, подогретая энергией вулкана, теплыми его источниками. Вот и разгадка всего. Пожалуй, и эти уточки и гордые сказочные лебеди обитают здесь круглый год и
