в жизни драма. Он спросил — нет ли в соседнем монастыре исповедника, которого он мог бы призвать в случае, если его друг почувствует себя хуже. Тогда он был представлен Дону Калисту, который согласился на его предложение.
— Хорошо. Я загримируюсь, лягу в постель, и вы сможете отправляться в монастырь траппистов.
— Так как ты должен казаться умирающим, то тебе нужно написать письмо.
— Какое письмо?
— Пиши — и поймешь.
Андре послушно взял бумагу и написал под диктовку Винсента:
"Чувствуя приближение смерти, я должен явиться перед престолом всевышнего, покаявшись во всех моих проступках, признавшись во всех моих преступлениях.
Я являюсь единственным убийцей Адели Мазель, любовником которой я был. Я подробно признался в моем преступлении Дону Калисту и даю ему это письмо с поручением открыть тайну исповеди, чтобы восстановить честь Корнеля Лебрена, приговоренного и казненного безвинно".
— Поставь число и подпиши — Рауль Пуляр.
Андре подчинился, но нахмурил брови.
— Что я должен с этим делать? — спросил он.
— Ты передашь эту бумагу монаху, который должен будет поехать в Париж через два дня, чтобы сделать свое признание прокурору.
— Теперь я понимаю, — странным тоном сказал Андре.
— Приготовься, и сегодня вечером монах приедет к тебе.
Теперь мы можем возвратиться к исповедующему его монаху.
Глава VIII
АНДРЕ ХОЧЕТ СПАСТИ СВОИ ДУШУ И ТЕЛО
Мы оставили Андре наедине с монахом, который, сидя у его изголовья, ожидал исповеди пленника, пробывшего несколько часов наедине.
Винсент все это время не находил в себе мужества войти к нему, чувствуя естественное отвращение. Монаха решили позвать ночью, чтобы облегчить обман, с помощью которого Андре должен был иметь вид умирающего.
Панафье мог войти в комнату, но, избавившись от обязанностей сторожа с приездом Винсента, он старался как можно реже видеть ненавистного ему человека.
Время, проведенное с Андре в экипаже, истощило весь его запас терпения, которое он хотел проявлять к этому человеку.
Оставленный один, Андре имел достаточно времени, чтобы обдумать свое положение.
Он полностью зависел от Винсента, который мог выдать его правосудию, но спасали от этого жена и сын. Привязанность Винсента к племяннику и сестре обеспечивала Андре безнаказанность.
Так что с этой стороны опасности не было. Но при мысли о Панафье он приходил в ужас, чувствуя в нем смертельного врага.
Причиной этого было не дурное обращение со стороны Панафье. Наоборот, он был предупредителен как человек, не знающий о преступлениях. Но одна только фраза Панафье, вырвавшаяся случайно, показала Андре всю меру ненависти, которую испытывал к нему этот человек.
Оставшись один в ожидании монаха, Андре вспомнил эту фразу и не мог избавиться от мыслей: "Когда мы закончим дела с Винсентом и я стану свободным, этот человек будет преследовать меня. Мое письменное признание, поручающее монаху открыть тайну моей исповеди, делает меня зависимым от этого человека, который может доказать, что я преступник, и отдать меня в руки правосудия. Винсент простит меня, а Панафье — никогда, хотя у него нет ни одного доказательства. Я могу все отрицать до того момента, пока монах не отдаст мое признание прокурору".
Началась гроза: гремел гром, и дождь начал хлестать по стеклам. Размышляя, Андре гримировался перед зеркалом: наводил на веках синеву, на щеках — желтизну, и глядя на себя, говорил:
— Черт возьми! Я похож на покойника!
Затем он лёг, и ожидая прихода монаха, насмешливо улыбался: "Сейчас придет исповедник. Сначала я спасу свою душу, а потом буду спасать свое тело".
Монах вошел.
Читатели видели, что он молился, стоя на коленях у постели больного. Потом стало слышно, как он сказал:
— Говорите, сын мой. Я вас слушаю.
Тогда Андре начал глухим голосом:
— То, что я должен рассказать вам, до такой степени ужасно, что прежде всего я должен сообщить, кто я такой. То, что я вам скажу, не уменьшит и не увеличит мое преступление, но объяснит мой характер.
Когда у ребенка не было ни отца ни матери, чтобы научить его жить порядочно, когда нищета держит человека в тисках целыми днями, когда он видит вокруг себя только преступления, он старается взять у жизни то, что она отказывалась дать ему добровольно. Человек находит удовольствие в пороке и называет его страстью. Я никогда не был любим, так как был приемышем. Я не получил никакого воспитания, бегая целыми днями по улице, и тогда я был принят людьми, которые нашли во мне независимый и сильный характер. Моими приятелями были все негодяи Парижа.
Я с детства рос в испорченной среде.
Мне нечего дальше объясняться — вы меня понимаете. Я был воспитан в школе порока. В двадцать лет я наследовал состояние своих названных родителей. Получив небольшое наследство, я пробовал изменить свою жизнь, но напрасно. Я был игроком и в течение нескольких месяцев все проиграл.
— Разве вы не получили образования?
— Получил, отец мой, но поздно. У меня были способности к наукам, и я все выучил быстро.
— Значит, названные родители не наблюдали за вами?
— Это была кошмарная семья. Муж развлекался на стороне, и жена делала то же самое. Но самое ужасное было в том, что я был их поверенным.
Монах передернулся от отвращения.
— Теперь я перейду к преступлениям, прощение за которые я хочу получить.
И Андре рассказал испуганному монаху о трех преступлениях, совершенных им.
— Но, значит, вы совершенно не чувствовали к этим женщинам любви?
— Наоборот. Я не любил их всерьез, но все-таки они мне нравились, и я не лгал, говоря им, что люблю их.
— Но почему же вы убивали?
— Потому, что это доставляло мне новое наслаждение.
Понятно, какое впечатление произвело это новое признание.
Монах попросил Андре заканчивать исповедь.
Андре рассказал все, что нам известно, попросив с умоляющим видом монаха:
— Теперь, отец мой, я должен просить у вас одной милости. Ужасные тайны, открытые вам, могут спасти одну семью, глава которой был осужден и казнен. Я хочу поручить вам открыть свою тайну кому следует. Я скоро умру и хочу, чтобы это признание было сделано только после моей смерти или по моему приказанию в тот день, когда я буду вне всякой опасности.
— Что вы хотите сказать? — спросил монах, стараясь скрыть отвращение, испытываемое им к ужасному негодяю, эгоизм которого не останавливает его и на пороге смерти.
— Я написал письмо, отец мой, которое разрешает вам открыть тайну исповеди. Возьмите его в этом комоде, в верхнем ящике.
Монах встал, открыл комод и взял письмо, запечатанное черной печатью, но без адреса.
— Это? — спросил монах.
— Да, отец
