свой бюджет, чем великой княгине Екатерине. Однако Павел не получил эту сумму — ему пришлось довольствоваться новыми часами.
Екатерина написала мадам Бьельке о своем дне рождения: «Старение — очень неприятная вещь»{599}. В том же духе она написала и Гримму, который в это время находился в Курляндии: «Ненавижу этот день как чуму. Чудесный же подарок дарит он мне! Каждый раз он приносит мне еще один год — без этого я вполне могла бы обойтись. Не правда ли, императрица, которой всю жизнь оставалось бы пятнадцать лет, — замечательная штука?»{600}
На следующий день после дня рождения Екатерина послала Потемкину мягкий упрек, который предполагает, что он имел наглость критиковать ее в присутствии посторонних: «Мы просим, чтобы в будущем ты не оскорблял нас, чтобы покрывал наши недостатки и ошибки епитрахилью[43], а не выставлял их на люди, так как это неприятно нам. И в любом случае так не обращаются с другом, не говоря уж о ж[ене]. Пеняю тебе, хотя и очень люблю»{601}. Тот факт, что она уже тогда воспринимала себя как «жену» Потемкина, кажется мне свидетельством против теории, что пара тайно поженилась 8 июня или, может быть, позднее. Либо они уже были женаты до этой даты — либо, что кажется более вероятным, считали себя мужем и женой из-за накала своей страсти, тем самым уверяя себя и друг друга, что их взаимоотношения гораздо серьезнее, чем любой из них имел до сих пор.
Потемкин уже делал громогласные заявления, что убьет любого своего преемника на посту фаворита Екатерины. За это она его упрекнула, так как не верила, что любовь можно получить силой или сохранить за счет страха. В любом случае она считала, что скорее он устанет от нее, чем она от него. Будто бы в доказательство этого, 8 мая, после возвращения в Царское Село, Екатерина написала Потемкину укоризненное письмо: он-де, ссылаясь на желание спать, ушел от нее, но когда она пришла навестить его, он не просто не спал — он вообще отсутствовал в своих апартаментах. Она жаловалась, что он навещает ее только «набегами»{602} и кажется возле нее скучающим, всегда имея более важные дела, ожидающие его в другом месте.
Из того, что она пишет, возникает предположение, что он вел себя так же, как Григорий Орлов. Ни одного из этих крупных мужчин не устраивало быть пришитым к женской юбке, будь даже это юбка императрицы Всея Руси. 5 мая Потемкин стал членом Совета Екатерины. Его неуклонный карьерный рост продолжился через месяц, когда его сделали вице-президентом Военной коллегии и наградили рангом генерал-аншефа. Это последнее назначение не только сильно угрожало положению и власти графа Захара Чернышева — оно спровоцировало гнев обычно покладистого князя Григория Орлова, который 2 июня принесся, чтобы увидеться с Екатериной. Сэр Роберт Ганнинг доложил, что слышал об этой встрече: «Нечто большее, чем объяснение, — скорее горячая перебранка произошла между нею и князем по причине, которая, как говорят, задела ее сильнее, чем она считала для себя возможным, а его побудила отправиться в путешествие, как только он вернется из Москвы, куда уехал сейчас»{603}.
Протест Орлова и его решение покинуть двор расстроили Екатерину, но не возымели действия на ее отношения с Потемкиным, кузен которого Павел был в тот же месяц назначен возглавлять Секретную комиссию в Казани. В июне же произошел перелом в русско-турецком конфликте. Силы фельдмаршала Румянцева в полном составе пересекли Дунай; затем армии под командованием генералов Суворова и Каменского заставили турок искать мира.
8 июня Екатерина и Потемкин присутствовали в Летнем дворце Петербурга на обеде в честь измайловских гвардейцев. После обеда Екатерина отправилась на прогулку вдоль берега реки Фонтанки, и к ночи (когда было еще светло) отплыла неизвестно куда в лодке, в сопровождении преданной служанки и доверенного лица Марии Савишны Перекусихиной. Потемкин отплыл раньше — его лодка была готова и ожидала его. Легенда гласит, что, причалив на Малой Невке на окраинной Выборгской стороне, Екатерина отправилась в карете с задернутыми занавесками к церкви святого Сампсония, где встретилась с ожидавшим ее Потемкиным. Оба были все еще в форме Измайловского гвардейского полка, Екатерина — в костюме для верховой езды, отороченном золотым кружевом. История продолжает, что тут, в присутствии горничной Екатерины, безымянный священник с помощью двух человек, державших короны — камергера Евграфа Черткова и племянника Потемкина Александра Самойлова, — повенчал Потемкина и Екатерину. Другие версии говорят, что церковь находилась под Москвой, или относят событие к следующему году. До сих пор не найдено никаких доказательств реальности этих сведений, хотя утверждают, что документы были составлены и отданы свидетелям. Эта церемония, которая, по мнению Екатерины и Потемкина, должна была определить с благословения священника их обязательства по отношению друг к другу перед лицом нескольких самых близких друзей, вполне возможна. Потемкин, человек верующий, мог желать, чтобы самое важное событие в его жизни получило церковное благословение. Что эта свадьба во всех смыслах была формальной и законной, очень сомнительно.
Двумя днями позже двор отправился в Петергоф, где оставался несколько недель из-за жары. Екатерина продолжала писать Потемкину любовные записки каждую свободную минуту, часто по нескольку раз в день. По форме они напоминали современные e-mail или текстовые послания, отправляемые с мобильных телефонов. В них часто использовались словечки «муж» и «жена», а также более двусмысленные прозвища, такие как «гяур» (уничижительное турецкое обозначение немусульманина), «москвич», «казак» — даже «Пугачев», когда общаться с Потемкиным становилось особенно тяжело. «Моя родная душа, бесценная и безмерная, не могу найти слов, чтобы высказать, как сильно я тебя люблю. Не беспокойся о диарее. Она очистит желудок. Но ты обязан заботиться о себе, дорогой с[упруг], малыш»{604}. Или так: «Гяур, москвич, казак, хочешь мира? Протяни руку, если сумасшествие прошло, а горение любви осталось в тебе»{605}. То была изматывающая любовь, полная ссор и ревности. «Мой маленький голубок, ответ я напишу завтра, а сегодня сердце мое ноет. Я не сержусь и прошу тебя не злиться и не печалиться. Более того, останусь тебе в[ерной] ж[еной] до могилы, если ты позволишь. Если же нет — тогда ты г[яур], м[осквич], к[азак]»{606}.
Теперь Екатерина поддерживала постоянную переписку с Гриммом. В письме от 12 июня она выразила ему сочувствие по поводу болезни и посоветовала держаться подальше от врачей:
«Мне, правда, не нравится ваша манера часто обращаться к докторам. Эти
