исполнил свой служебный долг. Тот должен был вместе с князем Звенигородским Василием Юрьевичем Ноздреватым спуститься на больших судах с хорошим войском вниз по Москве-реке, до Оки, а затем по Волге до самого гнезда ордынского, до Сарая, и разорить его до основания, ибо Иоанн получил сведения от служивших ему татар-казаков, что остались там старики и дети с жёнками, что все способные воевать мужчины двинулись громить и грабить русскую землю.
— Конечно, путь не близкий, окружной, да и опасный, — напутствовал Иоанн Нордоулата, — но по воде вниз плыть нетрудно, да и с казанскими татарами у нас теперь мир, думаю, задерживать они вас не станут.
Нордоулат слушал молча, лишь жестами выражая своё согласие и покорность. Непросто было соглашаться идти с войском громить своих беззащитных сородичей, но и отказаться он не смел. В Москве оставались его жёны и дети, тут его обеспечивали жилищем и хлебом. Не забыл он и судьбу брата Айдара. Когда тот минувшей весной вздумал спорить с великим князем, требовать незаслуженных почестей и грозить, что в случае отказа он уедет в Большую Орду, к Ахмату, Иоанн, не долго думая, приказал посадить его с семейством на простую телегу и отправил под надёжной охраной в заточение на север, в Вологду. Нордоулат знал, что этого давно уже требовал их старший брат Менгли-Гирей, что он будет доволен. Ему не хотелось повторить судьбу Айдара. И он начал готовиться к походу на Сарай.
Братья... Теперь костью в горле Иоанна стоял его конфликт с братьями. Он со дня на день ждал, что они пришлют на переговоры своих бояр. Ибо теперь деваться им было некуда. Новгородцы отказались принять их. Казимир Литовский даже не пустил на свою территорию. Мятежники могли податься к псковичам, но в тех Иоанн был уверен: они ни разу не подводили его, оставались верными во всех ситуациях. Ныне в Пскове наместником и воеводой стоял Василий Васильевич Шуйский — человек грубый, невоздержанный, но верный и надёжный, к тому же и храбрый. Стало быть, деваться братьям некуда, в шатрах долго не проживёшь — без средств, без кормов. Но и мириться с ними тотчас Иоанн на сей раз не желал: слишком глубоко засела заноза от обид, причинённых ими. Ведь трижды посылал он к братьям на поклон своих послов-бояр, трижды они отвергли его протянутую руку. Разве мог он теперь с лёгкостью, по первой их просьбе, пойти на мировую? Ах, если бы не Ахмат! Он бы показал им! Теперь же осторожный голос нашёптывал ему: гляди в оба, не отталкивай их слишком резко, не дай Бог, подадутся братья к Ахмату! Конечно, это маловероятно, не захотят же они быть проклятыми своим народом!
И всё же... Не случайно ведь всё кругом так совпало: мятеж братьев, Новгород, нашествие Ахмата, готовность Литвы к походу? Да ещё и нападение немцев на Псков, о котором только что сообщили псковские гонцы, снова молившие о помощи. Хорошо, что он успел вырвать у новгородцев мятежное жало, окончательно усмирить их! А одни братья ему теперь не страшны, не столь уж велика их сила, чтобы её пугаться. Хотя теперь каждая дружина на счету. Тут надо всё просчитать, всё продумать.
Немало тревожился Иоанн о том, как поступить с женой и с малыми детишками, которых было уже у него пятеро. Старшей, Феодосии, только что исполнилось пять лет, двое младших родились только что, 23 марта, едва головки держать научились. Софья после получения известий о движении татар страха не показала, стояла на своём: басурманам надо давать отпор, хватит быть рабами. Уже распорядившись о сборе войск, Иоанн начал важный разговор с супругой:
— Тебе, Софья, надо с детьми и казной отъехать на север, в Вологду, а если потребуется, так и ещё дальше.
Они находились в опочивальне жены, куда он зашёл после полного забот дня. Она готовилась ко сну, расчёсывала свои по-прежнему густые чёрные волосы, заплетала их в косу. Он скинул свои сапоги и прямо в одежде улёгся на кровать.
— Отчего молчишь, неужто не страшно остаться здесь? — переспросил он. — А вдруг татары крепость возьмут?
— Разве ты это допустишь? — удивилась Софья.
— В жизни всё возможно. Что, если Господь отвернётся от нас за грехи наши? Москва без тебя не опустеет. В случае же беды дети наши целы останутся, казна сохранится, всё можно будет начать сызнова. Если даже и в другой земле, с казной не пропадём.
— Я, конечно, всё сделаю, как ты велишь, мой господин. Только что люди скажут, если увидят, что государь свою семью подальше отсылает? Что боится семьёй своей рисковать?
— Думал я об этом. Только все мои предки подобным образом всегда поступали. И герой наш Дмитрий Донской, прадед мой, которого мне теперь в пример ставят, когда приходил Тохтамыш, семью свою из Москвы увёз, и мать моя, когда тридцать лет назад Ногайская орда на Москву шла, с нами бежала в Углич, и другие великие княгини так же поступали, детей своих спасая. Для меня в этом деле главное не мнение народное, а государственная и моя выгода. Так что собирайся, жёнушка дорогая. Чем быстрее, тем лучше. Зови своих боярынь с собой, которые захотят поехать. А я пошлю с тобой старых бояр своих верных — окольничего Андрея Михайловича Плещеева и Василия Борисовича Тучкова. Они за казну мою и за тебя с детьми отвечать будут головами. Охрану с вами снаряжу верную. Отправитесь сначала в Вологду, в братову крепость, на севере нет надёжнее. Терема его теперь пустуют. Если случится беда и татары приблизятся, пойдёте дальше, в Кириллов Белозерский монастырь, а то и в Каргопольскую обитель и даже на Соловки. Иноки кирилловские проводят вас. Места там хлебные, рыбные, голодать не придётся. Да и денег у вас с собой будет достаточно, Нифонту дары с собой возьмёшь, он поможет беду переждать. Да побольше тёплой одежды приготовь и для себя, и для детей. Может статься, дело затянется, а на севере холодает рано... Впрочем, о мелочах позже поговорим, время ещё терпит.
Иоанн поднялся, надел свои сафьяновые сапоги, затянул пояс.
— Ты куда, мой господин? — встрепенулась Софья, которая до того, застыв на стуле, слушала наставления супруга и не могла представить, как она двинется в путь с оравой женщин, детей и прислуги.
— Передохнул рядом с тобой, пора и честь знать, дел теперь много!
— Так ведь уже ночь на дворе! Какие дела? — Софья
