— Идея? — простонал он, в сугубо анекдотическом смысле: то есть «где я?» Вопрос был актуален целую минуту, а то и больше — он совершенно честно не мог понять, где он очутился и какая цепь событий привела его сюда. И только разглядев на подушке рядом черноволосую не свою голову, он въехал: «Таня… Это же Таня. Жена».
И вчерашний день постепенно выстроился в ряд, и ему стало стыдно, и очень захотелось что-то такое сделать с собой, только совсем непонятно было, что же. Он вытек в ванную, залез под ледяной душ, тихо повизгивая, тут же выскочил, растерся и почему-то на цыпочках спустился на кухню.
— А! — сказал ему Ник, который у же сидел там с наполовину опорожненной бутылкой шампанского и красным лицом. — Стакан виновнику торжества и товарищу по несчастью. Прими на грудь, оттягивает.
Ванечка, приняв стакан дрожащей рукой, послушно выпил, но особой оттяжки не почувствовал. Ему был подан второй.
— Из деликатности не спрашиваю, как оно, — продолжал Ник. — И чтобы сменить тему, ответь-ка мне на вопросик по твоей части, а то у меня кроссворд не получается. «Легендарный поэт, герой кельтского эпоса». Шесть букв.
— Оссиан, — не задумываясь, пробубнил Ванечка.
— Так, попробуем… Нет, не выходит. «Марсиан» — семь букв, а надо шесть.
— Погоди, какой еще Марсиан? — Ванечка вдруг заволновался и закрутил руками.
— Э-э, да тебе бы тремор унять… Ну-ка поищем… Дом моего друга — мой дом.
И Ник по-хозяйски залез в буфет и извлек оттуда початую бутылку ликера.
Ванечка рванул полстакана, и все окончательно встало на места.
«Марсиан…»
Он устремился наверх, оставив на кухне опешившего Ника, распахнул дверь спальни и, опустившись на колени перед кроватью, стал покрывать поцелуями Танино лицо.
— Прости, прости меня, друг мой, жена моя… Таня открыла глаза. Иван откинул одеяло и навалился на нее всем телом.
— Я же муж, муж тебе, не марсиан какой-нибудь…
— Погоди… какой еще марсиан? Он схватился за подол ее ночной рубашки и стал тянуть вверх.
— Постой, пусти на минуточку. Я сама. Таня вывернулась из-под него на другой край широкой кровати и плавным движением скинула с себя рубашку.
— Ну, иди сюда…
Ванечка взглянул на нее, зажмурился, как от яркого света, и, сопя, подполз к ней…
— Я… Ты… — Он задыхался.
— Привстань, пожалуйста. У тебя так ничего не выйдет.
Она помогла ему стянуть брюки, трусы и, поглаживая и направляя его нефритовый столбик, помогла ему войти в заветный грот.
Они стали мужем и женой.
Через три дня они стояли у дверей Ванечкиной квартиры с сумками в руках. Их ускоренный медовый месяц закончился, как и все хорошее, слишком быстро — завтра Тане нужно было выходить на работу, да и злоупотреблять гостеприимством Елки и Павла, откладывая тягостный момент возвращения, было неловко.
Иван помедлил у двери, набрался мужества, позвонил. Он не успел еще снять палец с кнопки звонка, а дверь уже распахнулась, и на него пошла наступать Марина Александровна, оттесняя его вглубь площадки.
— Где ты пропадал?! — театрально прошипела она. — Я звонила Рафаловичам, и Рива Менделевна сказала мне, что никакой дачи в Соснове у них нет. Говори! Я должна знать правду!
Иван опустил голову и посмотрел на нее исподлобья. Потом он сделал шаг в сторону, так что Марина Александровна оказалась прямо напротив Тани.
— Мама, — сказал он. — Познакомься. Это моя жена.
Марина Александровна, не взглянув на Таню, закрыла руками лицо. По тону сына она поняла, что он и не думает шутить.
— Но как… почему… Кто она?
На этом решимость Ванечки иссякла, и он промямлил:
— Ну… помнишь, к нам еще девочки приходили ремонт делать. И…
Марина Александровна отняла руки от лица и, исподволь оглядываясь, отступила в прихожую. Там она еще раз посмотрела назад и аккуратно, чуть сгруппировавшись, упала на мягкий ковер и закатила глаза.
Иван не шелохнулся. Если бы не оглядка матери, не бережность ее падения, он, несомненно, кинулся бы к ней, стал помогать, утешать, просить прощения. Но Марина Александровна плохо, по-любительски отыграла сцену, и Иван не мог этого не заметить.
Таня — тем более. Она решительно взяла Ивана за руку и сказала:
— Идем отсюда.
— О-о! — простонала Марина Александровна, не раскрывая глаз.
Из глубин коридора накатывался отец.
— Марина! — воскликнул он. — Скажи, скажи мне, что он с тобой сделал?!
Этого Иван уже не мог вынести. Он развернулся, подхватил сумку и вместе с Таней устремился по лестнице вниз.
— Вернись, негодяй! — грохотал сверху голос отца. — Вернись и посмотри, что ты сделал с матерью! Но возвращаться они не стали.
Таня пристроила мужа на свободную коечку в комнате у знакомых ребят. Это предполагалось как сугубо временная мера — уже на другой день после несостоявшегося знакомства со свекрами Таня имела очень серьезный разговор с комендантшей на предмет выделения им отдельной комнаты. Беседа вышла не очень приятной — комендантша однозначно отказала ей, потому что ее муж (а) имеет ленинградскую прописку и жилье и (б) не работает в строительном управлении. Более того, Тане намекнули, что ее хахаль, будь он там муж или не муж, вообще ночует в общежитии только по милости руководства, а потому руководство вправе рассчитывать на некоторый материальный стимул, хотя бы с получки. У Тани довольно быстро возник один план, но начать приводить его в действие можно было только на выходных.
Утром она убегала на работу, а Иван просыпался, слонялся по общежитию, коротал время в кино или перед телевизором в комнате отдыха. Конечно, надо было бы заняться дипломом, но и черновики, и читательский билет остались у родителей, что, откровенно говоря, Иван воспринимал с облегчением — сейчас ни ум, ни душа ни к какому диплому не лежали. Он весь погрузился в сложные, научно выражаясь, амбивалентные переживания, связанные с переменами в его жизни. В первую очередь он самозабвенно жалел себя — ради супружеского счастья потерял родной дом, а счастье-то подмигнуло и скрылось. Ну, почти скрылось — после ужина тактичные Оля и Поля уходили «на телевизор», оставляя молодоженов наедине на часик-полтора. Но скоро, слишком скоро, раздавались в дверь легкие стуки, и Таня, поспешно приведя себя и мужа в порядок, кричала: «Заходите!», сама уходила с Иваном в коридор, на кухню, в комнату отдыха, совсем на чуть-чуть: везде толокся народ, и самой нужно было к завтрему выспаться. Проводив Таню обратно в «келью», Иван тупо досматривал телевизор до самого гудочка, либо шел на свое койко-место, где резался с ребятами в «козла» (карточного или доминошного), по мере способностей поддерживая беседу — о водке и бабах. Проживание в общежитии напоминало ему больницу, где он месяц пролежал в десятом классе с гепатитом.
