Он прошелся по комнате, шумно звеня мелочью в брючных карманах. Наблюдая за инспектором, Кэмпион мог почти слышать работу его ума.
– Что ж, придется еще раз с ним основательно побеседовать, – продолжал Льюк, переходя во вторую половину бывшего банкетного зала, разделенного на два помещения. – Могу откровенно признаться, что не понял и четверти сказанного им при нашем предыдущем разговоре. Вероятно, мне не хватает образования. – Он развел руками, подчеркивая свою беспомощность. – Но нужно попытаться снова.
Кэмпион прикоснулся к его руке:
– И мы сделаем это прямо сейчас.
Из холла отчетливо донеслись возбужденные голоса, и гусиный гогот Лоренса звучал особенно громко. Дверь распахнулась.
– Заходи ко мне. Заходи же! Я настаиваю.
Льюк и Кэмпион, скрытые частично задвинутой складной дверью, замерли там, где их застали внезапные обстоятельства. В полумраке укромного угла они были если и не невидимыми из внешней части комнаты, то точно не слишком заметными.
Лоренс стремительно вошел. Его рука дотронулась до выключателя, но в своем озабоченном состоянии он не заметил, что в помещении уже горел свет. Долговязая, широкая в кости фигура выглядела даже более неуклюжей, чем обычно, и его так крупно трясло, что дверь, за которую он продолжал держаться, тоже заметно дрожала, а со стоявшего прямо за ней стула упала на пол книга. Нагнувшись за ней, Лоренс свалил и остальные, сделал движение, чтобы восстановить порядок, но передумал и выпрямился.
– Заходи, – повторил он так громко, что заставил чуть задрожать струны пианино. – Заходи сейчас же!
Клити Уайт медленно вошла в комнату. Она была бледна, и ее темные глаза казались огромными. Иссиня-черная копна волос растрепалась, а ее уродливая и старомодная одежда висела на ней, словно она вся сжалась под ней.
– Капитан поднялся наверх, – сказала она настолько тихо, что Кэмпион и Льюк с трудом расслышали ее слова.
– Не имеет значения. – Лоренс закрыл дверь и спиной оперся на нее.
Поза получилась похожей на распятие и выглядела, разумеется, неестественной, хотя он принял ее бессознательно. Рот с обычно бледными и прямыми губами сейчас окрасился в ярко-красный цвет. Глаза, не прикрытые толстыми стеклами очков, были стыдливо обнаженными и ничего не видящими, создавалось впечатление, что он готов в любой момент заплакать. Неприятный гудящий голос раздался снова, причем все еще звучал гораздо громче, чем было необходимо.
– Жалкая девчонка! – произнес Лоренс отчетливо.
Перед ними разыгрывалось подобие дешевой и абсурдной мелодрамы, но она вызывала тревогу из-за искренности Лоренса. Его боль живым существом проникла в комнату вместе с ним.
– Ты выглядишь в точности как моя сестра, когда я впервые встретился с ней. – Он произвольно расставлял ударения, акцентировал отдельные слоги, сам того не сознавая, а сбивчивый ритм и резкий голос усиливали эффект его упреков, превращая их в гневные фразы. – Она была такой же бледной и чистой, как ты сейчас. Чище белого листа бумаги. Но при этом оставалась насквозь лживой. Тайком ускользала из дома и занималась любовью на улицах, уподобляясь грязной девке.
Лоренс не актерствовал, не изображал Адониса, но от этого смотрелся скорее устрашающе, чем нелепо и смехотворно. Кэмпион вздохнул. Чарли Льюк поежился.
Клити неподвижно стояла перед своим обвинителем. Ее глаза были полны ума и внимания, как у рано повзрослевшего ребенка. Она представала скорее утомленной, нежели испуганной и обеспокоенной.
– Она вышла замуж за моего отца, – внезапно произнесла Клити. – Тебе не кажется, что это вы превратили ее в обманщицу, как поступаете сейчас со мной? Мне не нравится заниматься любовью в парке.
– Или прямо в коридоре общественной больницы? – Его презрение достигло пика. – Ты это делаешь, потому что не в силах перебороть своих желаний. Я прав? Тебя одолевает любовный зуд? Горячие руки щупают тебя во мраке, а поблизости раздаются шаги прохожих. Меня тошнит от тебя, ты внушаешь мне отвращение! Ты мне ненавистна! Слышишь!
Клити стала еще бледнее, если это было возможно, и стояла, опустив голову и уперев взгляд в пол. Она больше не могла выносить непонимания взрослыми своих проблем.
– Ну? Что скажешь?
Она осмелилась поднять глаза, и лукавая улыбка непослушной девчонки вдруг на мгновение скривила ее губы:
– Все обстоит иначе. И, как мне кажется, вы сами ничего не знаете об этом. Вам известно лишь то, о чем вы прочли в своих книжках.
Он поморщился, как от пощечины, а мистер Кэмпион, который различил нечто знакомое в эмоциях Лоренса, почувствовал, как его собственные глаза под линзами очков вдруг перестали воспринимать окружающую обстановку.
Лоренс распалился еще больше, что выглядело естественным. Он метнулся через всю комнату к камину.
– Да, но читал я очень много! Даже больше, чем хотел бы. – Лоренс схватил с каминной полки конверт и швырнул его Клити. – Ты же не станешь отрицать, что написала вот это?
Она взяла конверт и удивленно посмотрела на адрес.
– Я этого не писала! Это не мой почерк. Надеюсь, вы заметили.
– Не твой? Тогда ты его подделала. – Лоренс склонился к ней в нарастающей агонии. – Разве не так? Разве не ты рассылаешь все эти неподписанные послания, ославившие семью на всю округу? Разве не ты поливаешь нас вонючей грязью? Не ты?
– Нет, не я. – Когда до нее дошел наконец смысл его обвинений, кровь ударила ей в лицо. Вот теперь она действительно испугалась Лоренса, и ее темные глаза открылись еще шире. – Грязно то, в чем ты обвиняешь меня. Твои слова – сплошная грязь!
– Я поливаю тебя грязью? Бог ты мой, девочка! Ты, видимо, сама не осознавала, что пишешь? Из каких же невероятных глубин подсознания ты достаешь эту мерзкую слизь? Перечитай, а потом, ради всего святого, признай свою вину.
Клити стояла в нерешительности, держа в руке конверт. Она хмуро смотрела на Лоренса, и подозрение в том, что он сошел с ума, читалось на ее лице отчетливее, чем если бы она выразила его вслух. Клити достала сложенный листок сероватой бумаги, но не развернула его.
– Честное слово! Готова поклясться чем угодно: я никогда не видела этого прежде, – начала она бодро, но уже понимая, что убедить его ни в чем не удастся. – Я говорю чистую правду, дядя Лоренс. Я не видела такого письма прежде и вообще не принадлежу к числу людей, способных писать анонимки. Вы же специально изучали литературу о подростках. Неужели не понимаете, что подобное поведение не в моем характере?
– Прочитай письмо, Клити. – У него уже срывался от злобы голос. – Это твоих рук дело, и тебе пора осознать, насколько ужасно ты поступила. Сейчас тебе представляется единственный шанс.
Она развернула листок, взглянула на него, а потом протянула на вытянутой руке.
– Мне не хочется читать его. – В ее откровенном, полном достоинства и презрительном жесте просматривалось сходство с мисс Эвадной. – Вы должны понимать, что совершаете чудовищную ошибку. И не имеете права обращаться со мной так. Заберите у меня этот омерзительный листок немедленно, или я брошу его в камин.
