— Значит, вы убедите ее сохранить Лэму жизнь? — еле сумела выговорить Катарина.
— Вы готовы заплатить цену, какую я потребую? Она кивнула, холодея от ужаса.
Он улыбнулся и навалился на нее.
— Сегодня?
— Нет! — Охваченная паникой, она оттолкнула его. Он отпустил ее, с интересом наблюдая за ней, хладнокровно и самоуверенно, словно хищник, выслеживающий легкую добычу.
Задыхаясь, Катарина смотрела на него.
— Сначала вы должны добиться освобождения Лэма. Я приду к вам после рождения моего ребенка.
Он рассмеялся.
— Ну, не знаю. Ждать, пока пират будет свободен? И потом иметь вас только один раз? Ставка очень высока, Катарина. Королева разъярится на меня, стоит ей узнать о нашей интрижке. И мы ведем речь о жизни вашего любовника. Не думаю, чтобы одного раза было достаточно.
Катарина затрясла головой, уговаривая себя не плакать, не поддаваться.
— Когда Лэма освободят, я приду к вам, но только раз, — твердо сказала она, обхватывая себя руками, чтобы сдержать дрожь. Поколебавшись, она сказала: — Еще до рождения ребенка, если вам и вправду этого хочется.
Он внимательно посмотрел на нее.
— А если я откажусь?
— Тогда вы никогда меня не получите, — сказала Катарина гораздо спокойнее, чем чувствовала себя.
— Я мог бы взять вас сейчас, и вы бы не осмелились жаловаться, верно?
— Но я бы не далась вам добровольно, — в испуге воскликнула она. — Я предлагаю вам ночь нескончаемых наслаждений, Дадли. Я покажу вам все, что знаю, все, на что способна. — Ее голос прервался, по щекам струились слезы.
Он долго смотрел на нее.
— Договорились.
Катарина почти не чувствовала облегчения.
— И еще одно.
Он приподнял брови.
— Я хочу увидеться с Лэмом, всего один раз, если вам не удастся устроить его освобождение.
— Понятно, — резко сказал он.
— Если в ближайшие два дня вы не устроите мне встречу с ним, считайте, что мы ни о чем не договаривались, — сказала Катарина, разыгрывая козырную карту.
— А при встрече вы дадите ему то, в чем только что отказали мне?
Катарина взглянула на него.
— Это не ваше дело.
Он долго смотрел на нее.
— За две сделки должна быть двойная цена, Катарина, — сказал он наконец.
Катарина поняла. Она кивнула и повернулась, чтобы уйти.
Он схватил ее за рукав.
— Не так быстро.
Катарина очень неохотно повернулась к нему.
— Я хочу скрепить нашу сделку поцелуем, — сказал Лечестер.
Его разбудил какой-то шум.
Лэм замер на брошенном на пол матрасе. Сначала он подумал, что это крыса, и приготовился пнуть мерзкую тварь, если та приблизится. Пнуть и прикончить.
Теперь он отчетливо услышал, что отпирали дверь его темницы. Лэм рывком уселся.
В камере не было освещения. Там всегда было темно, но два раза в день ему приносили воду и похлебку, и это помогало ему следить за временем. Он знал, что было уже поздно, может быть, близко к полуночи. Окончательно проснувшись, он вскочил на ноги, готовясь встретить друга или подосланного убийцу.
Дверь распахнулась, и камера залилась ослепительным светом. Заморгав, Лэм заслонился рукой от света факела, но успел заметить тюремщика и стоявшую сзади фигуру в плаще с капюшоном.
Послышался шелест накрахмаленной материи — звук, присущий только женщине. Лэм замер и опустил руку, испугавшись, что это ему приснилось. Или что он сошел с ума.
Катарина шагнула в камеру. Она держала фонарь. Завидев Лэма, она застыла. Они глядели друг на друга. Тюремщик ухмыльнулся и быстро закрыл за Катариной дверь.
— Лэм, — хрипло сказала Катарина. — О Господи! Как вы себя чувствуете?
Она показалась ему созданием неземной красоты. Ангел небесный и земная обольстительница одновременно. Лэм не в состоянии был ни вздохнуть, ни пошевелиться. От ее присутствия его пронзила невыразимая боль. Он напомнил себе, что она только использовала его, чтобы помочь своему отцу. Неискренняя, лживая предательница. Конечно, она не могла любить сына Шона О'Нила, она сама ему это сказала.
— Что вам нужно? — сказал он. В маленьком каменном помещении его голос прозвучал очень громко. Он старался не замечать ни ее красоты, ни явного сочувствия в глазах. Ни этого, ни еще чего-то большего, чего просто не могло быть.
Она хрипло прошептала:
— Я хотела вас видеть.
— Зачем?
Она наклонила голову, но он успел заметить блеснувшие в ее глазах слезы.
— Зачем? — снова потребовал он. — Разве вы не довольны тем, что меня скоро постигнет участь всех пиратов?
Она посмотрела на него, смахивая слезы. Он поднял руку, сжатую в кулак.
— Разве вы не довольны, жена, что ваш муж, сын Шона О'Нила, вскоре умрет? И предоставит вам свободу, чтобы завлечь в свои сети благородного и безгрешного Джона Хоука. Если вы этого уже не сделали.
Она прикусила губу, печально глядя на него. По ее щеке катилась одинокая слезинка.
— Мне очень жаль. Он окаменел.
Она повернулась и подняла руку, чтобы стукнуть в дверь, вызывая тюремщика.
— Не надо! — воскликнул он, бросаясь к ней и хватая ее за руку. Она не шевельнулась.
— Катарина! — страдальчески прошептал он. Теперь ему было безразлично ее предательство. Осталось одно — она здесь, настоящая Катарина, не воображаемая, и она сказала, что сожалеет. Все же он романтичный болван. — Катарина, почему вы пришли? — с надеждой спросил он.
Она медленно повернулась к нему. Их тела почти соприкасались.
— Я пришла сказать… я не хочу, чтобы вы умирали, — чуть слышно произнесла она.
Надежда захлестнула его.
— Вам не все равно?
— Да… Лэм, — сказала она, дрожа всем телом. Он протянул руку и обхватил ладонью ее лицо — это единственное на свете лицо, которое являлось ему много лет, с того самого дня, когда он впервые увидел ее. Он был грязен и оборван, но удержаться от того, чтобы ее не поцеловать, оказалось невозможно. Он коснулся ее губ своими, осознавая теперь жаркую неодолимую силу своей любви, любви, в которую он отказывался верить, которой не желал, любви, рабом которой он стал и оставался теперь, которая направляла все его действия, которая предопределила его игру и свела их обоих вместе в это мгновение в каземате лондонского Тауэра.
Губы Катарины дрожали под его губами.
Лэма охватила страсть — жаркая, огромная. Сотрясаемый ею, он обхватил плечи Катарины, думая только о том, чтобы взять ее, завладеть ею, приковать к себе силой и мощью своего тела точно так же, как она приковала его своей красотой, своей гордостью, своим умом и решительностью.
