— Но нельзя же есть мороженое до ужина, — рассудительно возразила Эллен.
— Сегодня можно, — сказал Томас, и Анника тупо смотрела, как Эллен аккуратно снимает фольгу с мороженого.
— Спасибо, папа, — сказал Калле, наскоро обнял отца и побежал наверх.
Томас стоял, не глядя на Аннику, до тех пор, пока наверху не исчезли все — дети, Людде и Поппи. Анника застыла на месте, держа в руках котелок и красивый литой треножник, видя, как муж медленно поворачивается к ней лицом.
Его глаза, о боже, его глаза. Налитые кровью, зло прищуренные — это был чужой, незнакомый ей человек. Она инстинктивно сделала шаг назад, зацепившись пяткой за ножку стола.
— В чем дело? — спросила она. — Что случилось?
Он сделал несколько шагов к ней, и теперь она увидела в его глазах печаль, затаенную, неизбывную печаль. Господи, что могло случиться?
— Что ты наделала? — хрипло спросил он.
— О чем ты?
Это как-то связано с детьми, с тем, что она сказала Бенджамину и Александру?
Он остановился перед ней, взял из ее рук котелок и треножник и поставил их на гранитный стол, расплескав кокосовый соус.
— Ты давно это знала?
О нет, только не это.
— Что?
— О Софии, — с ледяным спокойствием ответил он.
У Анники бешено забилось сердце.
— Почему ты ничего мне не сказала? — спросил он, на этот раз повысив голос. Он сжимал и разжимал кулаки, словно стараясь разогнать кровь в пальцах.
Анника отвернулась.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказала она.
— Перестань мне лгать! — закричал он, схватил ее за плечи и с такой силой развернул к себе лицом, что Анника чуть не упала.
— О, — простонала она, глядя в его красное, искаженное злобой лицо.
— Давно ты притворяешься?! — заорал он. — Как ты могла так со мной поступить?
Анника вдруг почувствовала, что вот-вот взорвется от неистового, внезапно вспыхнувшего гнева, от которого у нее перехватило дыхание.
— Я? — хрипло сказала она. — Как я могла так с тобой поступить? Ты что, спятил, поганый урод, ублюдок?
Последнее слово она выкрикнула так, что брызнувшая изо рта слюна попала в лицо Томасу. Он остановился, не дойдя до жены. Руки его бессильно упали.
— Ага, — сказал он. — Вот так, значит?
— Что — так? — спросила она, борясь с головокружением.
— Вот что ты на самом деле обо мне думаешь. Вот почему ты не прикасаешься ко мне. Вот почему наш брак превратился в гребаную показуху — в «украшение дома» и «ландшафтный дизайн».
Он отвернулся, взмахнул руками и принялся крича расхаживать по кухне.
— Я живу в грязной лжи! Я живу как самый последний в мире дурак, думая, что все, что я вижу, — правда. Я изо всех сил стараюсь помогать, стараюсь хвалить, стараюсь интересоваться твоими идиотскими книжными идилли…
Она подбежала к нему и влепила пощечину — ударила не сильно, ей просто хотелось заткнуть ему рот.
— Ты испорченное, эгоцентричное дерьмо, — заговорила она, с удивлением слыша свой абсолютно спокойный голос. — Я люблю тебя, тебя любят дети, у тебя хорошая работа, где тебя ценят, я потратила шесть миллионов на дом для тебя, я готовлю тебе еду, а ты еще смеешь хныкать? Ты дуешься, стонешь и находишь поводы, а теперь ты решил возложить всю вину на меня!
— Ты думаешь, что знаешь ответы на все вопросы, — ответил он, и Анника увидела, что у. него дрожат руки. — Ты думаешь, что знаешь все, как твои газетные дружки.
Анника смотрела на мужа, видела его плохо скрытый гнев и вдруг испытала ни с чем не сравнимое удовлетворение.
— Здорово ты это перевернул, — сказала она. — Можно подумать, что газета виновата в твоей супружеской неверности.
Он разозлился до такой степени, что потерял дар речи.
— До чего же вы все самодовольны! — выплюнул он ей в лицо. — Например, Берит. Она сегодня написала целый подвал о том, в чем ни черта не смыслит. Ты — такая же…
— Это чушь, — сказала Анника.
— …Она сама верит всей той лжи, которую написала об этом иорданском террористе? Она всегда верит в то, что пишет?
Он и в самом деле считает, что во всем этом деле он — пострадавшая сторона, подумала Анника, чувствуя, как ее гнев растворяется в неподдельном изумлении. Он стоит здесь, перед ней, и считает себя невинной жертвой.
— Это невероятно, — сказала она, — ты где-то болтаешься, трахаешься на стороне, а потом мы все должны тебя жалеть.
Томас отвернулся, поднял руки, провел ладонями по волосам, потом резко обернулся.
— Ты всегда права, ты никогда не ошибаешься! — заорал он. — Ты лгала, притворялась и дурачила меня несколько месяцев, и так было всегда. Ты нарисовала себе картину мира, и всякий, кто с тобой не согласен, просто идиот!
Анника скрестила руки на груди, сопроводив жест презрительным фырканьем.
— Ты и в самом деле превратился в высокомерного говнюка, — сказала она, опершись о кухонный стол.
Томас шагнул к ней и вскинул руку.
Анника изо всех сил постаралась не моргнуть.
— Прекрасно, — процедила она. — Теперь ударь меня. Это единственное, чего недоставало для полной картины.
— Датская королевская семья, — сказал он вдруг. — Кронпринц, принцесса и их ребенок. Он собрался подорвать их вместе с собой во время визита американских военных кораблей в феврале.
— Посмей только меня ударить, — пригрозила она.
Томас опустил руку.
— Он убивал детей, Анника. Он проходил подготовку в Пакистане и Афганистане. Официальным предлогом его отсутствия была поездка домой для помощи престарелым родителям, но на самом деле он изучал профессию подрывника в Хайберском ущелье. Есть вещи, которых ты не знаешь. Есть множество вещей, о которых ты не имеешь ни малейшего понятия.
— Какой ты важный и значительный? — язвительно проговорила Анника. — Мне упасть на колени?
Казалось, Томас сейчас заплачет.
— Ты никогда не давала мне шанса, — сказал он. — Почему ты ничего не говорила?
Анника сглотнула и потерла лоб ладонью. Кухня кружилась, как карусель.
— Как ты об этом узнал? — спросила Анника. — Она позвонила?
— Конечно позвонила. Она хочет, чтобы мы снова встретились.
Анника засмеялась так, что у нее заболела голова.
— Боже, какая патетика, — произнесла она, отсмеявшись.
— Я ухожу, — сказал Томас. — Ухожу немедленно.
Анника вдруг ощутила такое непробиваемое спокойствие, что перестала воспринимать звуки. Она смотрела на Томаса, на отглаженный ею ворот его рубашки, на щетину, которую она, казалось, физически ощущала, на широкие плечи и всклокоченные волосы.
