Верховный остановился в доме мастера льночесальной фабрики Натальи Кондратьевны Кондратьевой. В честь 8-летия пролетарской революции в 1925 году ей первой на предприятии было присвоено высокое звание Героя труда. После смерти мужа осталась Наталья Кондратьевна одна с пятилетней дочкой Соней на руках. Вдвоем они и пережили войну. Обстановки роскошной в домике не было, но для встречи с «Хозяином» расстарался уже сам Берия, где-то добыв хрусталь, ковры, хорошую кровать, доставил кинохронику. Сталин все это отверг, оставив для отдыха обычную железную койку.
«4 августа 1943 года дочь хозяйки дома Кондратьевой София утром возвращалась домой. С апреля она трудилась на земляных работах. Делалось это на случай, если немцы вдруг прорвут нашу оборону и опять устремятся в глубь страны. Подойдя к своему дому, девушка увидела много военных, они засыпали территорию возле дома песком, установили зачем-то телефонную связь, в саду соорудили печку-времянку. В доме мама разговаривала с солдатами. Через некоторое время приехало начальство поважнее. Были среди них и генералы, которые осмотрели все то, что творилось вокруг дома, прошлись по комнатам, провели кое-какую перестановку вещей». [25]
Потом в интервью одному из ржевских журналистов София Александровна рассказывала, что она помнила, как к ее дому одна за другой подъезжали легковые автомашины, из которых выходили военные и направлялись в их дом. Сталин также приехал на автомобиле. В ту пору в школах висели портреты вождя, поэтому она сразу узнала его. Увиденным поделилась с подругами. «Ты ошиблась, – сказали они. – Сталин в Москве, зачем ему ехать в нашу деревню?» А тем временем вокруг дома Кондратьевых уже была выставлена охрана, дом замаскировали на случай бомбежки. В огороде и в саду кроме военных были люди в гражданской одежде. Дороги были перекрыты для движения транспорта и беженцев, возвращавшихся в Ржев.
Когда Сталин оказался в Хорошево один, после встреч с руководством Западного фронта, перед ним уже как бы не было карт, не было военных советников. Он стал задумчив на весь оставшийся от поездки день, мучительно, тяжело, безмолвно. О чем он думал? О срочных военных баталиях размышлять в тот момент не было никакой необходимости, так как стратегическая инициатива уже прочно была в руках советской стороны. Просто отвлечься от напряженной работы ради экскурсии под Ржев? Также сомнительно.
Возможно, была совсем другая причина его задумчивого состояния? Не будем забывать и о том, что Сталин был еще и обычным человеком – Иосифом Виссарионовичем Джугашвили. Политики, исследователи, а впрочем, и некоторые простые люди часто об этом забывают или не дают ему права даже считаться таковым. Больше отдают дань иногда не точно установленным фактам, а своим эмоциям. А он ведь, как и другие, также мог испытывать человеческие чувства. Правда, умея владеть собой, некоторые из них подавлял силой воли. Но все равно какие-то внешние или внутренние обстоятельства, несомненно, завладевали им. Подчас безоглядно.
Таким чувством в ту поездку под Ржев, наверное, было трудное признание, и в первую очередь самому себе, появившейся с начала войны вины за то, что не все ему удалось сделать правильно в эти тяжелые месяцы на полях сражений.
А в некоторые моменты, наоборот, он явно, в силу обстоятельств, поступался собой и применял административный ресурс, использовал свой авторитет, чтобы громить Гитлера, который, как известно, также военных «академиев» не заканчивал, но смог нанести СССР тяжелейший удар, чуть не поставивший страну на колени.
Да, победа была нужна всем! Но любой ли ценой? Вот об этом все чаще и чаще задумывался Иосиф Джугашвили, оставаясь один на один с собой. Он прекрасно знал священные каноны церкви и то, когда по ним за свою вину человеку до́лжно было каяться. Но перед кем? Кто у него мог быть духовником? Кому вождь мог причащаться перед Покаянием? Перед своими воинами? Бывали у Верховного такие моменты, когда хотелось покаяться перед ними. Но очень редко. А вот каяться перед всевидящим оком Бога и перед собой можно было в любое время. Но совершать такое священнодейство даже для себя, понятно, нужно было в тишине, одному. Лучше там, где случилась беда, трагедия…
