Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
И все же сомнительно, что молодой Помпеи распространял слухи о своей смерти, чтобы подлить масла в огонь.[1077] А вот подговаривать солдат не сражаться за Цинну и разойтись по домам Помпеи вполне мог и сам подал пример, дезертировав из лагеря. Такое поведение вполне объяснимо: в 87 году он вместе с отцом сражался под Римом против Цинны, который подсылал к ним убийц. К тому же недавно молодого человека привлекали к суду еще за грехи отца, обвинявшегося в хищении государственных денег.[1078] И хотя Помпеи смог оправдаться, получив поддержку от таких влиятельных людей, как Гней Папирий Карбон и Луций Марций Филипп, чувствовал себя при циннанском режиме он явно неуютно.[1079]
Так или иначе, Цинна погиб. Его убийство было импульсивным, но не бессмысленным актом, как иногда считается.[1080] Глава режима стал жертвой собственной опрометчивости. Как писал о нем Беллей Патеркул, «о нем можно сказать, что он дерзнул на то, на что не осмелился бы ни один благонамеренный, а также совершил то, чего не смог бы сделать иначе как храбрейший. Он был опрометчив в решениях, но в деле — истинный муж» (П. 24. 5). Враги Суллы лишились еще одного вождя — пусть и не столь авторитетного и талантливого, как Марий, но все же достаточно влиятельного и признанного политическими силами Рима и Италии. Его коллега по консулату Карбон оказался в щекотливом положении. Плебейские трибуны звали его в Вечный город для проведения выборов консуласуффекта[1081] взамен погибшего Цинны, но он, естественно, предпочитал оставаться на вершине власти один. Осмелевшие трибуны стали угрожать лишить его власти. Карбон, не желая ссориться с сенатом, приехал, наконец, в Рим, но отложил выборы под предлогом неблагоприятных знамений. Затем молния ударила в храмы Луны и Цереры, и авгуры перенесли выборы на день летнего солнцестояния. Повидимому, в дальнейшем вопрос о назначении консуласуффекта не поднимался, и Карбон до конца года оставался единственным консулом (Аппиан. ГВ. I. 78. 358–359; Ливии. Периоха 83; Беллей Патеркул. П. 24. 5).
Как видим, гибель Цинны привела лишь к недолгому политическому кризису, который был сравнительно легко преодолен. Несмотря на разногласия с сенатом и трибунами, хаоса удалось избежать.[1082] Но интересно и другое. Античные авторы часто называли правление марианцев тиранией.[1083] Но трибуны повели себя с Карбоном как с обычным магистратом — потребовали провести довыборы и угрожали лишить его должности. Он, правда, уклонился от этого, но и не наказал дерзких трибунов, когда они сложили с себя власть. Все это мало напоминает тиранию.[1084]
Тем временем в Рим прибыли послы от Суллы.[1085] Источники поразному описывают его ответ сенату. По словам Аппиана, опальный проконсул заявлял, что никогда не станет другом людей, совершивших такие преступления (то есть марианцев), но если государство предоставит им возможность спастись, он возражать не будет. Что же до безопасности, то и ему, и тем, кто нашел приют в его лагере, ее обеспечит войско Суллы. Полководец также требовал признать за ним его проконсульскую власть, должность авгура, прежнее имущество и т. д. (ГВ. I. 79. 360–361). В сокращенном же изложении Ливия сообщается лишь о том, что Сулла ограничился просьбой об амнистии изгнанникам (Периоха 84).
Таким образом, проконсул поиздевался над «великодушным» предложением сената изложить пожелания относительно его безопасности — таковую, мол, ему гарантирует собственная армия. Но не вполне ясно, зачем он завел речь о марианцах, другом которым быть не желает, — ведь на сей счет в послании сената ничего не говорилось. Зато говорилось в первом письме самого Суллы. Остается полагать, что он откровенно провоцировал марианцев, не слишком заботясь о примирении. Нередко считается, что проконсул готов был пойти на амнистию своих врагов.[1086] Но Аппиан пишет лишь об их «спасении», а не о безнаказанности, что правильнее понимать как намек на изгнание, дающее возможность избавиться от смертной казни. Такое право предоставлял римским гражданам закон Порция. Понятно, что подобный оборот марианцев не устраивал. Да и ультимативный тон в послании сенату выглядел совершенно недопустимо. Недаром впоследствии Катон Младший скажет, что хотел бы умереть прежде, чем государство примет условия коголибо из граждан (Беллей Патеркул. П. 49. 3).
Что же касается Ливия,[1087] то его версия чрезвычайно выгодна для Суллы и изображает его как миротворца, пекущегося отнюдь не о себе. Любопытно, что речь идет об изгнанниках вообще, а он лично не упомянут, хотя и входил в их число. Сомневаться в таком пожелании проконсула причин нет, но то, что Ливии умолчал о других его требованиях, сомнений не вызывает. К тому же в нашем распоряжении не полный текст его труда, а лишь сокращенное изложение.
Итак, Сулла открыто грозил войной «до победного конца», войной на уничтожение, не предлагая никакой средней линии.[1088] Но, действуя с позиции силы, он ничего не терял:[1089] схватка была в любом случае неизбежна. Правда, угрозы в адрес марианцев слишком уж ясно давали понять, что Сулла и не стремится к миру. Стоило ли так рисковать? Ведь колеблющиеся могли из страха перед резней сплотиться вокруг его врагов. Однако только что взбунтовавшиеся воины убили Цинну, и проконсул мог решить, что большинство и так не станет воевать против него. Как покажет будущее, особой ошибки в этом не было. В любом случае миротворцем Суллу считать не приходится.
Ознакомительная версия. Доступно 29 страниц из 141
