Это было вполне справедливо. В минувшие времена, которыми так интересовался Соклей, Эгина была крупным полисом, но теперь она давно уже превратилась в захолустье, которое полностью затмевали Афины. «Афродита» никогда бы тут не остановилась, если бы не пираты.
Но самый важный вопрос заключался в том, сколько же именно серебра имеется у Никодрома? Менедем покачал головой. Нет, самый важный вопрос заключался в том, сколько он потратит. Если этот скряга не раскошеливается на покупку раба, то раскошелится ли он на то, чтобы порадовать жену? А если жрец не собирается ничего покупать, то зачем, спрашивается, он вообще пригласил Менедема? Упрямство супруга могло сильно расстроить Асину, а Менедем уже понял, что она не из тех, кто стесняется высказать все мужу.
Облизнув губы, Никодром проговорил:
— Я дам тебе пять мин за один из изумрудов, одну мину за шелк и десять драхм за благовония.
— Всего один изумруд? — спросил Менедем, в трех словах дав понять, что жрец — самый скаредный человек на свете.
— Я не могу позволить себе купить оба, — ответил Никодром.
Что-то в голосе жреца подсказало Менедему, что он лжет. «И жена его это поймет», — жизнерадостно подумал родосец.
Тем временем Никодром справился со своим раздражением.
— И я собираюсь выбрать, который камень возьму, ты слышишь?
— Конечно. — Менедем говорил так, будто ублажал безумца. Потом его голос стал тверже: — Но ты не выберешь ни одного, пока твоя цена не приблизится к моей.
Он чуть было не сказал: «Пока ты не заплатишь мою цену», — но тогда он просто лишил бы Никодрома возможности торговаться.
— Похоже, ты считаешь, что вправе приплыть на Эгину с диковинками и дурачить людей, снимая с них последнюю обувку, лишь потому что мы нечасто видим такие вещи, — проворчал жрец.
Поскольку Менедем именно так и думал, он особо не возражал. Назначенная им цена была настолько высокой, что даже первые встречные предложения Никодрома гарантировали ему немалую прибыль. Однако Менедем не собирался так быстро соглашаться.
Засим последовал торг, во время которого Менедему один раз пришлось задуматься, не слишком ли он переусердствовал, — это произошло, когда Никодром топнул ногой и закричал:
— Нет, клянусь богами! Больше ни драхмы! Забирай свой хлам — и вон из моего дома!
— Как пожелаешь, почтеннейший, — холодно проговорил торговец.
Мгновение спустя сверху донесся грохот: кто-то уронил — или с силой бросил — глиняный горшок.
«Так и есть, за нами и вправду наблюдают», — подумал Менедем.
Он сделал вид, что не услышал шума и не заметил, как вздрогнул Никодром, — просто собрал шелк и благовония и направился к двери.
— Подожди! — с несчастным видом окликнул его Никодром. — Может, мы могли бы потолковать еще немного.
— Может быть. — Менедем постарался обронить это так, будто делал жрецу одолжение. — Если ты готов проявить больше благоразумия.
— Это ты неблагоразумен. — Но Никодром нервно посмотрел в сторону женских комнат, как бы ожидая, что там вот-вот разобьется еще один горшок.
Менедему вспомнилась поговорка: «Даже Геракл не может выдержать сразу две битвы». Никодром смог бы выстоять против Менедема, но против Менедема и своей жены у него не было никаких шансов.
— Итак, мы пришли к соглашению? — некоторое время спустя спросил родосец.
— Полагаю, да. — Жрец покусал ноготь. — Семь мин пятьдесят драхм за изумруд. Одна мина шестьдесят драхм за шелк. И двадцать драхм за благовония.
Он с победным видом ухмыльнулся торговцу, назвав последнюю цифру. Менедем улыбнулся в ответ, как бы признавая, что тут Никодром победил. Он не сказал жрецу, что намеренно уступил в мелочи, чтобы не так много уступить в более крупном торге. Пусть Никодром отпразднует свой маленький триумф, если это сделает его счастливым.
— Это будет… — стал считать на пальцах Менедем. — Дайка прикинуть… девять мин и двадцать две драхмы. Если ты принесешь серебро, ты сможешь выбрать тот изумруд, который тебе приглянется.
— Подожди здесь, — мрачно проговорил Никодром. — Я сейчас вернусь.
И он с затравленным видом юркнул в дом.
Менедем поднял голову и посмотрел в сторону женских комнат. К его разочарованию, Асина вела себя тихо. Но она уже позаботилась о том, чтобы внизу ощущалось ее присутствие.
Когда жрец вернулся с новым кожаным мешочком, Менедем сказал:
— Если не возражаешь, я отнесу это в андрон.
— Я совершил одну маленькую ошибку, и теперь все считают меня вором, — еще больше помрачнел Никодром.
«Конечно. А ты чего ждал?» — подумал Менедем.
Он не сказал этого вслух, хотя ему и очень хотелось. Вместо этого он ответил:
— Вовсе нет. Но я вроде моего двоюродного брата: хочу, чтобы все было правильно.
Когда Менедем сосчитал в андроне монеты и выложил их поблескивающими столбиками и рядами, он обнаружил, что Никодром принес на четыре драхмы больше. Менедем отобрал четыре «черепахи» и молча протянул их жрецу: он не сомневался, что эгинец добавил лишние деньги, чтобы испытать его честность.
— Э… Спасибо, — слегка смущенно проговорил Никодром.
— Не за что, — ответил Менедем. — Мне не нужно лишнего, мне нужна только та сумма, о которой мы с тобой договорились.
То было не совсем правдой, но Никодром этого не знал. Лучший щит — демонстрация своих добродетелей.
— Уверен, твоя жена будет наслаждаться тем, что ты для нее купил. — Менедем слегка повысил голос в надежде, что его услышат в женских комнатах.
— Я и хочу, чтобы она наслаждалась, — ответил Никодром. — Я хочу, чтобы мои деньги окупились. А теперь, поскольку у нас с тобой больше нет никаких дел…
Это едва могло сойти за вежливый намек; еще мгновение — и жрец закричал бы: «Убирайся из моего дома!»
Менедем сунул монеты в мешочек, подхватив те две, что упали на пол и чуть было не укатились, и быстро зашагал к двери.
Никодром с силой захлопнул ее за ним.
Идя по улице, Менедем начал насвистывать персидскую любовную песню, мотив которой завезли в Элладу воины Александра Великого. Насвистывая, он взглянул на второй этаж, туда, где, по его расчетам, находились окна женских покоев. Если одна из ставней приоткроется, он будет действовать по ситуации. Если нет — то вернется на «Афродиту» с сознанием, что получил от Никодрома порядочно серебра.
Менедем не мог долго болтаться у дома и насвистывать, потому что тогда Никодром догадался бы, чем он тут занят. Сбежать от сердитого мужа после обольщения входило в правила игры. Но сбежать до обольщения было бы просто постыдно.
Менедем внезапно перестал свистеть, потому что ставень таки открылся. Женщина, выглянувшая в окно, не была красавицей, но… «Она красивей, чем того заслуживает Никодром», — подумал Менедем.
